— Привет, — сказала я, — что нового в жанре лирической неопсихоаналитики?

— Машенька, — похоже было, что Стеценко обрадовался моему звонку, — как приятно, что ты позвонила.

— Прочтешь что-нибудь из неопубликованного? — настаивала я.

— Нет, что-то не пишется. Разве что вот:

…И гинеколог, как обычный врач…

— А стоматолог, как обычный врач? — спросила я, намекая на его прошлую специализацию.

— Я уже забыл, кто такие стоматологи и чем они занимаются, — легко ответил он. — Как ты себя чувствуешь?

— Благодаря оказанной мне медицинской помощи… Саша, а кто вскрывал Белоцерковского? Это застреленный у хлебозавода; ты, случайно, не в курсе?

— В курсе. Его вскрывала моя соседка по кабинету Маренич. Тебе ее дать?

— А она еще там? — В глубине моей души шевельнулось ревнивое чувство к соседке по кабинету: почему это они оба еще на работе, через три часа после окончания рабочего дня (доктора рано заканчивают)?

— Где-то бегает, сейчас я ее позову.

Стеценко положил трубку на стол, судя по звуку, и громко позвал Марину. Через три секунды запыхавшаяся Маренич отозвалась:

— Алло!

— Мариша, это Швецова.

— Привет! Ты по Белоцерковскому? Тебе, бедненькой, опять дело сунули? А Горчаков ваш чем занимается?

— У него своих дел полно, у него банда.

— Ага, банда и еще любовница молоденькая, секретарша ваша, Зоя, так?

— Ну-у… — протянула я, констатируя про себя, что не одна я служу объектом вселенских сплетен, Горчакову тоже досталось. В этот момент я испытала к Лешке просто родственные чувства.

— Ладно, Маш, чего ты хочешь? Заключение получишь через месяц. А так все ясно: четыре огнестрельных повреждения грудной клетки, две пули я извлекла, можешь забирать. Кровь и органы на химию, пальцы ему сегодня откатали, чего тебе еще?

— Мариночка, опиши, пожалуйста, подробно состояние зубного аппарата.

— Конечно, опишу в лучшем виде, мужик ведь неустановленный, насколько я знаю.

— Вот именно. А наш опер сегодня ему в рот заглядывал и усмотрел какие-то необычные пломбы…

— А-а, это и я заметила, что пломба грубая, из необычного материала, сплав какой-то незнакомый. Я даже с Александром консультировалась, он авторитетно заявил, что в нашей официальной стоматологии такие пломбы не применялись. А для зарубежной — работа слишком топорная, такое впечатление, что не бором обрабатывали зуб под пломбу, а стамеской.

— Да, оказывается, в зоне такие пломбы делают из щегольства.

— А что, клиент с прошлым?

— Вполне возможно. Как насчет шариков?

— Увы, Маша, ни шариков, ни кубиков. — Мы с Мариной рассмеялись, вспомнив широко известный в судебно-медицинских кругах протокол наружного осмотра трупа, произведенного молодым следователем. Он счел труп некриминальным, от услуг судебно-медицинского эксперта отказался, однако осмотр стал производить в соответствии с рекомендациями учебника по криминалистике и так старался, что осмотрел даже половой член умершего и нащупал там посторонние тела, которые модно было вшивать под кожу пениса. Правда, обычно вшивали шарики. А милиционер, сбитый с толку нетрадиционной формой этих имплантантов, записал в протоколе: “Под кожей полового члена шарики в виде кубиков”…

Мы с Мариной обсудили данные, полученные при вскрытии трупа “Белоцерковского”, и пока мы говорили, я вдруг вспомнила, что еще в глаза не видела вещи, которые были в джипе убитого. Быстренько распрощавшись с экспертом Маренич, причем она даже не спросила, нужен ли мне еще на проводе доктор Стеценко, я побежала в соседний кабинет к Лешке.

— Леша, а где личные вещи потерпевшего? У тебя?

— У меня, — оторвался он от толстого тома заключений экспертиз, — но я их еще не смотрел как следует. Возьми в сейфе, там все, кроме паспорта и прав, их я на экспертизу отдал. Да, еще и кредитки я в розыске оставил, они запрашивали по владельцам. Я залезла к Лешке в сейф, вытащила барсетку с присохшей каплей крови и вынула ее содержимое, разложив у Лешки на столе. Содержимого осталось не так много: ставшая бесполезной электронная записная книжка, несколько чеков — из гастронома “Литейный”, из компьютерной фирмы “Кей” — скорее всего, как раз на электронную книжку, еще из каких-то магазинов. Надо будет их проанализировать, может, очертим круг передвижений потерпевшего. Чеки я аккуратно собрала в кожаный бумажник, денег там оказалось прилично — триста долларов сотнями и десять тысяч пятисотенными и тысячными купюрами, не считая мелочи. И наконец я извлекла из бумажника главный трофей — телефонную карту.

— Отдай ее Кужерову, пусть запросит телефонную компанию, — посоветовал Лешка, снова утыкаясь в уголовное дело.

— А ты не в курсе, Кужеров к себе пошел или куда глаза глядят?

— Собирался возвращаться в РУВД. Пойдешь?

— Забегу по дороге домой. Не хочется в метро спускаться, лучше я прогуляюсь.

Созвонившись с Мигулько и убедившись, что Кужеров будет ждать меня, сколько надо, я собралась и отправилась в милицию. По дороге я собиралась прикупить продуктов, но обнаружила, что наш продуктовый уже закрылся, а это означало, что на часах — восемь вечера. Ничего себе! А что сделано за весь день? Правда, я троих человек допросила, и внушительные протоколы украсят уголовные дела в случае проверки; но, по сути, расследование не сдвинулось ни на шаг. Слава Богу, ребенок сегодня поехал к бабушке, и меня не гложет совесть за то, что я занимаюсь неизвестно чем, пока мое брошенное дитя скучает в одиночестве. Справедливости ради надо признать, что дитя мое не скучает в одиночестве, он вполне самодостаточен, но мне и самой хочется общаться с ним как можно больше. Проходя мимо вокзала, я не удержалась от искушения заглянуть на книжные и газетные развалы, и от траты денег на себя удержалась, зато купила Хрюндику журнал “Плейстейшн”, вспомнив его восторги по поводу этого издания и сетования на то, что жить без компьютера невозможно и незачем.

— Интересно, а как я жила без компьютера? — задала я ему тогда вопрос.

— Не представляю, ма. А чем ты занималась?

— Читала.

— Но это же скучно — все время читать…

— А по-моему, скучно весь день играть в компьютер.

— Ты что! — Ребенок так на меня набросился, что старина Тургенев с его проблемой отцов и детей наверняка перевернулся в гробу.

Открыв журнал на разделе переписки с читателями, я с ходу наткнулась на фразу: “Ты на кого пингуешь, ломо недопатченное?”, ужаснулась и поскорее захлопнула его.

До РУВД я добралась к девяти. За стеклом дежурной части затурканный Слава Ромашкин что-то отправлял по телетайпу, над душой у него стоял милицейский следователь, размахивая материалом и, судя по всему, требуя немедленной регистрации этого материала в книге учета происшествий. Плечом Слава прижимал к уху телефонную трубку и в паузах даже что-то в нее говорил, одновременно левой рукой перелистывая журнал учета информации, поступившей по телефону.