– Полная чушь. Рано или поздно нам придется убраться из страны, а пока преступление не раскроют, мы границу пересечь не сможем, потому как будем тотчас же арестованы. Все же убийство в доме премьер-министра – это тебе не шутки. Какие бы тайфуны ни бушевали, а преступника поймать надо. И преступников наверняка уже назначили, то есть нас, и других, скорее всего, искать не будут. В связи с этим у меня предложение.

Василий скептически поднял брови.

– Ты ведь Стрельцова не убивал? – задала Юля риторический вопрос, в ответ Василий лишь закатил глаза. – Так вот. Нам надо вернуться в Пномпень и найти убийцу. Его арестуют, тебя оправдают. И мы тихо отвалим домой. Прощай, Камбоджа, – бодро закончила она.

– Ага. Найти убийцу. Ты на старости лет, видно, совсем умом слаба стала, – постучал жене по лбу Ползунов. – Как и где ты собираешься убийцу искать? Мы даже языка не знаем. Молчу про все остальное.

– Ничего. Не боги горшки обжигают. Есть у меня пара идей, – передернула Юля самоуверенно плечами.

– Вот это и пугает, – замогильным голосом ответил муж.

– А меня пугает расставание с нашими юными друзьями.

– Вот уж не заметил, что ты к ним так привязалась.

– Формулировка не совсем верна. Не я к ним, а они к нам.

– Да брось ты. Скажем, что у нас дела в Пномпене, и все.

– Ну, попробуй, – усмехнулась Юля.

Василий сделал два шага в направлении сидящих поодаль и не спускающих с них глаз ребят, но затормозил.

– Думаешь, они потащатся за нами? – растерянно спросил муж.

– А у тебя сложилось другое мнение?

– Точно, потащатся. Может, им денег дать, чтоб отвязались?

– Василий, ты в своем уме – так людей обижать? – покрутила Юля пальцем у виска.

– Да, ты права. Наличных у нас мало, а сколько придется тут сидеть, еще неизвестно, – цинично выступил толстокожий Ползунов. – И что же нам делать?

– Давай сбежим. Только не знаю, как нам добраться до Пномпеня, – задумчиво протянула Юля.

– Олька говорила, что какие-то журналисты сегодня собирались возвращаться в столицу, – почесал лысую макушку Василий.

– А какие? – спросила она, воровато оглядываясь, поскольку Никита и Олечка, сидя в отдалении, по-прежнему не сводили с них влюбленных глаз. – Знаешь, что-то они мне начинают действовать на нервы. Давай двигаться отсюда потихоньку. Только на них не смотри.

И супруги, взявшись за руки, прогулочным шагом двинулись к стоящей неподалеку походной кухне.

– Как только зайдем за навес, сразу ноги в руки и бежим, – скомандовал Василий.

Так они и сделали. Свернув за полотняный навес, припустили что было сил, петляя между броневиками, палатками и кучками беженцев.

Наконец, покраснев как два спелых помидора, с одышкой и колотьем в боку, Ползуновы остановились, привалились к дереву, сочтя, что достаточно оторвались и теперь могут позволить себе минутную передышку.

Первым, что увидела Юля, когда пелена усталости спала с глаз, было бледненькое Олино личико.

– Теть Юль, что случилось? Вы вдруг так побежали, мы думали, что-то случилось.

Юля с тоской взглянула на Василия.

– Нам показалось, что мы одного знакомого увидели, но вроде ошиблись. В любом случае он уже уехал, – ляпнула она первое, что пришло в голову.

Да, сбежать им с Василием было не суждено. Оля с Никитой как привязанные следовали за Ползуновыми повсюду.

– Елки! – выругался шепотом муж, когда парочка отвлеклась на орущую в руках ребенка мартышку. Время от времени наиболее настырные граждане продолжали попытки продать им всякую всячину. – Может, сказать им, что нас полиция разыскивает по подозрению в убийстве?

– Лучше уж сразу сказать, что мы маньяки, специализирующиеся на убийстве молодых парочек. Только их, по-моему, и это не отпугнет, – с досадой констатировала Юля. – Ничего не поделаешь, придется бежать ночью.

– Точно! Знаешь, ты их отвлеки, а я пойду с журналистами переговорю. Чтобы нас с собой взяли.

– Нет, я пойду. Ты по-английски ни бэ ни мэ, так что уж лучше сиди. Как они выглядят?

Никогда в жизни Лыэнг не испытывал такого страха, он был совершенно беспомощен. Подхваченный ураганом, он несся подобно сорванному ветром листу, кувыркаясь в воздушных потоках и взмывая ввысь. Дыхание то и дело сбивалось, в ушах стоял неумолчный гул, казалось, этому ужасу нет конца. Но вот порыв ветра спал, словно невидимый великан остановился на секунду набрать в грудь побольше воздуха, и Лыэнг, отпущенный незримой силой, рухнул вниз.

Благословение милосердным небесам – он не разбился. Упав с высоты в воду, он нахлебался воды, больно ударился ногой о корягу, но в остальном отделался легким испугом. Лыэнг вынырнул возле густых зарослей и постарался забраться в самую середину сплетения колючих стволов и веток. Он почти сутки просидел в своем убежище по шею в воде, боясь быть снова подхваченным стихией.

Но все обошлось. К ночи ветер начал стихать, а на рассвете он отважился выбраться из своего укрытия и отправился на поиски людей. Все это время его немилосердно мучила жажда. На голод он не обращал внимания. Но глоток чистой прохладной воды превратился для него в наваждение.

Толстый Кдан проснулся от голода. Он прекрасно выспался. Погнутое, покалеченное тело «жука», прилепленное к десятку других таких же, тем не менее защитило своего обитателя и от дождя и от ветра.

Вчера, когда проклятые фарангу избили Лыэнга и того сдуло с помятого багажника, Кдан, вместе с машиной подхваченный сильным течением, крутясь и кувыркаясь в водоворотах около часа, усердно молился Будде, прося ниспослать ему спасение. И был услышан. Его вынесло на бывшее шоссе и там с размаху кинуло на груду покореженных машин, в этом убежище он и провел ночь, радуясь, что легко отделался, в отличие от бедняги Лыэнга.

Утром мимо проплывала моторная лодка, искавшая на шоссе пострадавших, и Кдан благополучно добрался до Кампонгтхома. Там его накормили, приютили в лагере для пострадавших от тайфуна и даже осмотрели иностранные врачи.

Кдан был очень доволен. Его вполне устраивало отсидеться тут до окончания наводнения, а потом он тихо вернется домой и забудет об этой ужасной истории.

На следующий день, когда Кдан ел возле кухни вторую порцию риса, мимо него пронесли на носилках очередного раненого, доставленного из района бедствия. К своему великому удивлению, Кдан узнал в нем Лыэнга. Тот лежал на носилках бледный и неподвижный, левая рука у него распухла и посинела.

Кдан так разволновался, что даже оставил плошку с едой, а сам бросился следом за носилками.

Первым, что увидел Лыэнг, открыв глаза, было толстое размытое лицо Кдана, и он сразу решил, что умер. Но потом к нему вернулись слух и обоняние. Услышав чавканье и почувствовав резкий запах пота, исходивший от его приятеля, Лыэнг все же решил, что скорее жив. И сразу воспрянул.