я иду искать Покой,

который ходит лишь за мной.

На меня смешной японец

косо смотрит, улыбаясь:

– Ты живёшь на Сахалине?

– Я живу? Не угадаешь!

За кого ты

– Ты за луну или за солнце?

– За луну.

– За советскую страну.

– А я за солнце.

– За кривоногого японца.

Это наша детская считалка. А Япония, вот она, рядом, рукой подать: через маленький перешеек пролива Лаперуза. От мыса Крильон на Сахалине до мыса Соя в Японии – всего 43 километра. Мыс Крильон – самая южная точка русского острова, а мыс Соя – самая северная точка страны восходящего солнца.

А на мне японское болоневое пальто, японские резиновые сапоги с утеплителем и смешная японская шапочка. Всё. Я больше ничего не знаю про этот народ, кроме того, что у них луноликие лица, слегка раскосые глаза и чёрные, как смоль, волосы. Ну ещё и то, что война у нас с ними была в 1945.

– Пап, а все япошки кривоноги?

Отец неуверенно кивает головой.

– А почему они книжки не пишут, а рисуют?

– Не знаю, может, писать не умеют.

– Да не, у них же есть иероглифы!

– Ха, а ты попробуй их напиши.

Я сажусь за стол и пытаюсь срисовать иероглифы с этикеток.

– Совсем не получается!

– Ну вот. А им, бедолагам, каково? Тут не только рисовать книжки научишься, но ещё и вышивать.

– Ой, а я кошечку не довышивала!

– Вот-вот, иди вышивай свою кошечку. А к желтомордым никогда не суйся. Раздавят!

– К кому, к кому?

– Ни к кому. Вышивай. Бог с ним, с этим рисованием. Кстати, ты за луну или за солнце?

– Я за небо.

– Вот до него и бегай!

Я оторвалась от стула и полетела на небо. А там большими буквами было написано: «КАК ВЫ МНЕ ВСЕ НАДОЕЛИ! БОГ».

«Что бы это значило?» – подумала я и опустилась на землю. Спросила у отца, тот отмахнулся. Пристала к матери, та покрутила пальцем у виска. У япошек что ли спросить?

– Эй, японцы! – прокричала я.

А в ответ тишина. Съел пролив Лаперуза мой крик. Сожрал. Проглотил. Сволочь!

Замуж за гиляка

Я очень люблю есть рыбу: соленую, жареную, запеченную, уху. А вы корюшку и салакушку сушили сразу сотнями штук; горбушу, селёдку, кету солили бочками; мойвой картофельное поле удобряли; камбалу и навагу зимой мешками в дом тянули; а крабовое мясо не зная уж куда и деть, пихали в пельмени, нет? Скажу вам больше, сегодняшние сахалинцы так не делают. Всё, выловили нашу рыбку промышленники и браконьеры. Нету рыбки, ам-ам, мало-мало!

А вчера, то есть в моём детстве… Мать отмачивает в ведре кету для того, чтобы приготовить ее в томатном маринаде, и кидает рыбы в два раза больше, чем надо:

– Всё равно Инка половину повытягивает – сожрёт!

Я то повытягиваю. А вот рыба в томатном маринаде – единственное нелюбимое мной блюдо.

– Тебя замуж надо выдать за гиляка! – ухмыляется мать.

Отца это очень насторожило, и он стал после работы приносить мне с шахтной столовой пирожки, чебуреки, рабочие завтраки и фаршированные блины:

– Ешь, доча, нормальную пищу, не надо нам зятя – гиляка!

– Нашёл нормальную пищу! – ругалась Валентина Николаевна на мужа. – Ешь, дочь, рыбу, ешь! – и снова отцу. – Чем тебе гиляки не люди?

Пока папка долго матерится в пространство, я спрашиваю:

– А кто такие гиляки?

– Да нивхи наши, народы севера. Всю зиму только рыбой сырой и питаются, строганиной то бишь.

Я с отвращением передергиваю плечами:

– Борща хочу!

– Совсем опупели вы с отцом! – беленится мать. – Ага, щас возьму и пятилитровую кастрюлю рыбного супа пойду и свиньям вылью. Всё ради вас! А ну живо за стол.

Куузика и турнепс

Сентябрь. Мы двумя четвертыми классами едем в Александровск-Сахалинский совхоз собирать куузику, турнепс и морковку. Ну морква – ладно, знаем такой овощ. А про куузику и турнепс слышим впервые. Допрос учительницы ничего не дал, она лишь хмыкнула:

– Не прикидывайтесь идиотами! – и убежала обедать.

– А и правда, мы ж не идиоты! – сказали мы себе. – Куузика – это сорт клубники, а турнепс – турник, на который надето огородное чучело. Там же есть вороны?

– Где?

– На полях.

– А то!

– Вот. А зловещий турнепс стоит посреди куузики и отгоняет вороньё.

Ой, как нашему классу понравилась идея – лазить по клубнике под тенью огромного чучела! И мы счастливые разбрелись по домам – расспрашивать родителей о турнепсе и куузике.

Ну вы уже поди догадались, что на следующий день к школьному автобусу четвероклашки сползлись заспанные и не столь довольные, как вчера. Зато мы на своих зубах проверили, что куузика слаще турнепса, а морковка слаще их обоих, но твёрже. Морковка в поле невероятно большая! Или просто мы такие маленькие… Не знаю. Пацаны затеяли кидаться морковкой, пока наши руководители культурно кушали водку в кустах, закусывая турнепсом, так как он не приторный, а даже немножко горьковатый.

Весёлая получилась поездка, скажу я вам! Жаль только, что она оказалась первой и последней. Больше наш класс на поля не приглашали. Да и школу тоже. А почему – не знаю. Ну не из-за того же, что мы всему посёлку разболтали, что колхозники – пьяницы!

Подружка на долгие годы

Четвёртый класс – это серьезно. А длинная-предлинная дорога со школы до дома – ещё серьёзнее. И если на пути сидит кошка, то надо брать. И вот стою я у обочины проезжей части, там же сидит четырехмесячное серо-полосатое чудо и просится ко мне на руки. Ко мне, не к кому-нибудь, а ко мне.

– Бери! – говорит подошедшая тётя Зина.

– А она ваша?

– Впервые вижу, но раз просится, надо брать.

– Надо, – вздыхаю я.

Так в моём доме появилась кошка Марыська. Моя Марыська, ни папина, ни мамина, а моя. На долгие-долгие годы. И спали мы вместе, и по лесу гуляли вместе, и крыс Марыська носила на мою подушку. Ни деду, ни на бабе, а мне. Слышите вы? Её крысы – мои крысы. А если не удержится и сожрет половину амбарной твари, то вторую половину обязательно припрет своей девчулечке-красатулечке. Вот. Я своей Маруське сижу читаю сказку:

– Ты, моя Маруська, по окну не лазай! Мы с тобой подружки, но тут сидеть опасно, можешь навернуться, знаешь же прекрасно!

Кошка хитро отвечала:

– Я, дитё, как-то не знала, что кошкам вредно гулять по крышам, а вот таких, как ты, малышек совсем недавно мать ругала за подоконник, я видала!

Наша кошка

Кошка