– Простите мальчика, Сулитси. От голода у него мутится в голове. Он бредит.

– Ты ослушался прямого приказа, догрон, – грозно произносит взбешенный колдун. – Ниннгаума! Я очень недоволен.

– Мамианак, Сулитси.

– Одних извинений мало. Бивара, тодонцу! – ревет Эликс, тыча в Маргуля пальцем.

Я узнаю страшное слово. Маргуль с криком падает на землю и хватается за свой ошейник, служащий сейчас орудием мучительного наказания. Напрасно я плачу и умоляю колдуна пощадить ослушника – ничего не помогает. Догрон извивается в страшных муках, глаза вылезают у него из орбит. Наконец, насладившись его страданиями, Эликс прекращает экзекуцию. Маргуль уже не дрожит, я слышу, как у него постепенно восстанавливается мерное дыхание. Стоя перед ним на коленях, я могу только бормотать слова утешения. Чувствую себя ужасно. Снова во всем виновата я!

– Мне так стыдно, Маргуль! Я этого не хотела. Прости!

– Вот что бывает с непокорными, – провозглашает Эликс из седла. – Догрон подвергся каре из-за тебя, надеюсь, это послужит тебе уроком, сурусик. Пора от тебя избавиться. Ты слишком слаб. Нукик акитук! Не терплю слабаков! Так и знал, что ты дрогнешь. Ты не достоин жизни. Ты – пустое место, обуза, заноза, которую надо вырвать. Пусть Гразиэль поступит с тобой по своему усмотрению. – Он поворачивается к Сафру, как будто все случившееся уже в прошлом. – Вперед! Мы и так задержались. Атии!

Караван движется дальше, Маргуль с трудом встает и бредет, чтобы не отстать. Я делаю то же самое, чувствуя тяжелую вину. Помочь ему идти я не могу, слишком слаба. Отчаяние, добавившись к усталости и голоду, лишает меня последних сил. Дальше меня гонит только ненависть. Она подобна холодному пламени у меня в груди. Если бы это чувство могло убивать, Эликс давно уже был бы испепелен. Я ненавижу его всеми фибрами души. Будь у меня сила и зубы дракона, я набросилась бы на него и растерзала живьем. Не могу понять, откуда у Сафра и Маргуля столько покорности.

В этот момент даю себе молчаливую клятву. Я освобожу догронов от рабства. И да послужат свидетелями моей решимости слезы, льющиеся из моих глаз, сжигающая меня ненависть, узы дружбы, связавшие меня с Маргулем!

Клянусь жизнью: да будет так!

Мы добираемся до места назначения слишком быстро. Не знаю уж, какой по счету коридор выводит нас на площадку, окруженную каменной стеной. Здесь, прямо внутри охровой скалы, обитает Гразиэль. Снаружи его берлога смахивает на первобытный жертвенник, обнесенный позднее колоннами и кариатидами. Вход в него так широк, что в него пролез бы даже песчаный червь.

На ступенях сидит человек. При нашем появлении он встает. Ну и урод! Клочки коротких густых волос на черепе; глубоко запавшие, круглые, невыразительные глазки; вместо носа – свиной пятак, что даже не удивительно. Из углов рта торчат два клыка. Да это же человек-кабан из рассказа Маргуля, новый страж лабиринта!

– Догорон! – вопит он и бросается внутрь капища. – Догорооон!

Эликс спешивается, Сафр привязывает квагг. Маргуль безмолвствует, понурив голову, и, как автомат, снимает с квагг вьюк за вьюком. Я бросаюсь к нему на подмогу, но в следующее мгновение вспоминаю, что мне самой уже ничего не поможет, и у меня опускаются руки. Колдун исчезает внутри берлоги некроманта, не дожидаясь приглашения.

Пользуюсь его отсутствием, чтобы оглядеться. Передо мной огромный вырубленный в скале храм. Я вглядываюсь в скульптуры в поисках какого-то указания на присутствие некроманта: скелета, рогатого демона, останков, божества смерти. Но ничего такого здесь не изображено. Сплошь кариатиды – музы с безмятежными ликами и атланты – воины с мечами. Все изваяния источены ветрами пустыни, каждому чего-то недостает: кому руки, кому ноги, кому носа. Фасад с лепниной. Среди завитков мне видятся изгибающиеся песчаные черви. У меня куча вопросов к Маргулю, но он не глядит в мою сторону. Им с Сафром некогда: надо выполнять повеления Хозяина. Чувствую их нервозность. Догронов совершенно не вдохновляет близость Сосаны, их создателя.

Проходит несколько минут – и во всем черном появляется Эликс. С ним – высокий красавец, тоже в черном. За ними на почтительном расстоянии следует человек-кабан.

Я таращусь на них, разинув рот. Чудовище, создавшее догронов, прямо картинка из модного журнала. Я ждала увидеть монстра, мясника с окровавленными лапищами. Но нет. Тщательно уложенные светлые волнистые волосы, слегка колеблемые ветерком пустыни, тонкие черты лица, безупречная линия рта, орлиный нос. Взгляд синих глаз некроманта устремлен на меня: Эликс, беседуя с ним, указывает в мою сторону.

Готово, у меня сменился собственник.

Гразиэль – а это он, кто же еще? – смотрит заинтересованно. Он легким шагом подходит ко мне и берет железной рукой за подбородок.

– Открой рот! – звучит приказ.

Я повинуюсь. Он нагибается, чтобы разглядеть мои зубы, щупает голову, плечи, проводит двумя пальцами по позвоночнику, потом мнет мне бока, бедра и икры, как лошадник, осматривающий нового жеребенка.

– Это девочка, – заключает он.

– То есть?! – Эликс поражен до глубины души. – Быть того не может!

Вид у него глупейший, я давлюсь, чтобы не засмеяться. А ведь мне должно быть не до смеха: моя тайна раскрыта. Этот некромант весьма проницателен.

– Я вскрыл столько тел, что меня не проведешь. Ты подсовываешь мне девчонку под видом мальчишки. Не люблю, когда меня надувают, Эликс.

Мой бывший владелец краснеет и что-то мямлит, подбирая слова. Еще не видела его в таком замешательстве. Не улыбнуться невозможно. Эликс замечает мое злорадство, подскакивает и отвешивает мне пощечину, до того сильную, что я с пылающей щекой оказываюсь на земле.

– Аниакувик! Кретинка! Вздумала в игры со мной играть?

Получаю ногой в живот и перестаю дышать. Эликс вне себя. Он осыпает меня бранью и заносит ногу для второго удара, но Гразиэль его останавливает.

– Не порть товар. Мне не нужно, чтобы ты переломал ей ребра. Слушай, мне и это сгодится. Беру.

– Мамианак… – не унимается Эликс.

– Хватит изъясняться на языке рабов, – грубо одергивает его Гразиэль. – Не позорь меня.

– Прими мои извинения, – тут же начинает лебезить Эликс. – Просто он… то есть она плюнула мне в лицо. Никогда не подумал бы, что у девчонки хватит наглости меня дразнить.

Гразиэль пожимает плечами. У него уже другое на уме. Он с гордостью смотрит на догронов.

– Как славно они стараются, – делится он своей радостью с коллегой-колдуном. – Ты ими доволен?

– Более чем. Правда, тот, что мельче, в последнее время выказывает неповиновение, но это, наверное, козни девчонки.

Говоря, Эликс хватает меня за ошейник и заставляет встать. Не пойму, какое место болит у меня больше: пылающая щека или сердце. К щеке, по крайней мере, можно прижать руку, чтобы остыла… Потом я гляжу на ладонь и вижу кровь. Для Эликса это зрелище – отрада.