Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Гляди-ка, – обращается он к Гразиэлю. – Ерунда, поцарапалась о свой обруч.
– Пускай, я все равно не собирался запирать ее с вурдалакшами.
– Хочешь, я оставлю его у нее на шее? – спрашивает колдун у некроманта, изучающего разложенные перед ступеньками предметы.
– Нет, забирай.
– Ты уверен? Я могу отдать тебе варимокон. Он, знаешь ли, непослушный. То есть она. – Колдун хихикает. – Надо же было так меня провести!
Лишь бы некромант не поддался! Ничего мне так не хочется, как избавиться от этого ошейника. Кажется, это – худшее, что со мной случилось.
– Нет, забирай. Я поставлю на девчонке свое клеймо, чтобы закрепить право собственности.
Последние слова становятся для меня холодным душем.
Клеймо? Что за кошмарное место! Кто позволил людям поступать так с другими людьми?..
– Бивара, сакеру, – произносит Эликс.
По его приказу обруч раскрывается. Эликс хватает его и срывает с моей шеи. Мне бы попрощаться с этим орудием пытки облегченным вздохом, но, кажется, я уже лишилась способности что-либо чувствовать. Эти люди обращаются со мной так, словно мое тело мне не принадлежит.
– Теперь она свободна, – напоминает некроманту Эликс. – Запри ее скорее, иначе сбежит.
– Скрофа!
– Ли? Сосана? – хрипит человек-кабан.
Он приближается к хозяину, угодливо горбясь. Чудовищная карикатура на покорного слугу!
– Отведи девчонку в пустую камеру. В пустую, понял? Кажется, одна еще осталась рядом с камерой того вора.
– Илаали, Сосана.
Скрофа подходит и хватает меня за руку. В отчаянии озираюсь на Маргуля, но догрон угрюмо смотрит себе под ноги. Мы поднимаемся по ступенькам и входим в святилище.
Попав после яркого света в полутьму, я сначала слепну. Когда, наконец, ко мне возвращается зрение, я теряю дар речи.
Я представляла себе кошмарное логовище, безумный хаос: тела повешенных на мясницких крюках, страшные трупы в формалине, окровавленный операционный стол, пилы, молотки, скальпели… Вместо всего этого взору предстает исполненная благородного покоя пещера Гразиэля с несчетными нишами и колоннами – готический собор, да и только. Посередине центрального нефа[3] зияет круглое отверстие, в него льется яркий свет. Под отверстием – такой же круглый бассейн с водой. Стоящее в зените солнце отражается от неподвижной воды, рассыпая вокруг мерцающие лучи. Пол вокруг бассейна выложен разноцветной мозаикой, напоминающей ту, что я видела в разрушенном храме посреди пустыни.
Мне хочется задержаться, погрузить обветренные руки в согретую солнцем воду. После этого было бы славно устроиться в одном из кожаных кресел, стоящих в проходе слева, и уйти с головой в мир книг из огромного шкафа, занимающего целую стену. Но Скрофа не намерен устраивать для меня экскурсию. Чувствуя, что я упираюсь, он с недовольным ворчанием усиливает хватку.
Но мне хоть бы что. Задирая голову, пытаюсь понять, кто и как зажигает свет в огромных свисающих с потолка люстрах. Человек-кабан по-свинячьи хрюкает и сильно меня трясет. Он что, плечо мне собирается вывихнуть? После этого он меняет тактику: то подталкивает меня вперед, то тянет за собой в проход справа.
Мы минуем строй колонн и попадаем в темный коридор. Потолок здесь низкий, после простора главного зала создается давящее ощущение.
Вижу ряд тюремных камер. В них кто-то заперт. Это все, что мне удается разглядеть, потому что чем дальше мы идем, тем темнее становится. При приближении к камерам раздается рычание и дьявольский смех. В глубине виднеется открытая дверь, туда Скрофа меня и толкает. Сняв с пояса связку ключей, человек-кабан захлопывает за мной дверь, запирает замок и бредет прочь, не оглядываясь.
Я не знаю, как поступить. Взбунтоваться или покориться? Все происходящее – верх несправедливости. Хочется упасть и разреветься, но, кажется, слез у меня не осталось – все выплакала. Человеческое во мне растрачено, я рухнула на низшую ступень, хоть на четвереньки становись. Приходится довериться инстинкту. В приступе ярости я с воплем кидаюсь на решетку и трясу ее, пинаю ногами. Отказываюсь сидеть взаперти! Никогда больше не буду невольницей!
Увы, вмурованная в камень решетка не собирается поддаваться.
– Тсс…
Я вздрагиваю.
Слева от меня раздается какое-то шевеление. Что там? Не могу разглядеть.
– Простите, что прерываю демонстрацию вашего мятежного духа, но не могу не заметить, что вы новенькая в этом… узилище.
Мне трудно разглядеть говорящего. Лучше быть настороже, мало ли, кто это… Вдруг один из вурдалаков, о которых обмолвился Гразиэль? Не зная, кто мой собеседник, воздерживаюсь от ответа.
– Прошу прощения, я не представился, – продолжает узник благородным голосом. – Меня зовут Элифас.
Его изящный аристократический выговор настолько не соответствует этому мрачному месту и всем обстоятельствам, что я даже не сразу понимаю, на каком языке он говорит. Он ведет себя свободно, как при непринужденной светской беседе, а я…
Зрение привыкает к полутьме, теперь могу лучше его рассмотреть. Взъерошенные рыжие волосы, одежда цвета пустыни – человек как человек. Взгляд хитроватый, оценивающий.
Вспоминаю, что Гразиэль обмолвился о «воре».
– Вы говорите на моем языке? Понимаете меня? Как у вас с головой?
Рано ему еще доверять, поэтому задаю встречный вопрос:
– Это вы – вор?
– Какое облегчение! – театрально восклицает он. – Я уже боялся, что вы глухонемая или дурочка, потому и молчите.
– Итак? – не отступаю я. – Кто вы такой?
– Элифас Финеас, – снова представляется он с подобием реверанса. – Первопроходец, исследователь диких земель и первый историк Красной пустыни. А вы кто?
– Всего лишь рабыня, переданная из рук в руки.
– Можно осведомиться о вашей фамилии? – вежливо спрашивает он.
– Фамилия? У меня и имени-то нет. Лучше не спрашивайте.
Его убеждает мой безапелляционный тон. Он разглядывает меня, почесывая бровь.
– Ничего не поделаешь… Удобства ради я стану называть вас Сагой. Так звали мою бабушку. Симпатичная была особа, но со строгим характером. Надеюсь, вы окажетесь на высоте.
Меня переполняют подозрения, но все-таки я делаю шажок в его сторону. Куда он клонит? Что он задумал, этот «вор»?
– Это в каком же смысле? На высоте чего?
– Ну и вопрос! Я жду, что вы сообразите, как нам совершить побег, разумеется!