Догрон реагирует неожиданным образом. Он удивленно расширяет глаза, его колотят судороги, он издает странные звуки. Проходит несколько секунд, прежде чем до меня доходит, что гигант просто хохочет. Его смех так заразителен, что и я начинаю смеяться. Нам приходится остановиться: либо брести, либо хохотать. Это чудесно, тем более так неожиданно.

Увы, Эликс призывает нас к порядку, заставляя умолкнуть и постараться нагнать караван. Мы с Маргулем еще долго обмениваемся заговорщическими взглядами и прыскаем.

Идем безостановочно до заката. На ночь мы укрываемся среди развалин – похоже, раньше это был храм. Окон давно не осталось, выстояли только несколько колонн и одна стена, под которой вырос целый песчаный холм. Кроме того, каким-то чудом сохранился пол – великолепная синяя мозаика. Невозможно поверить, что в самом сердце пустыни остался незаметенным настолько четкий след былого человеческого присутствия.

Мы устраиваемся на полу в центре убежища, как можно дальше от песка и от всех опасностей ночи. Квагги, привязанные к колонне, жмутся друг к дружке. Огонь не разводим, потому что не из чего. Честно говоря, я предпочла бы скоротать ночь у костра, отпугивающего чудовищ.

Кто знает, что за существа бродят и ползают поблизости?

После изнурительного перехода у меня сводит живот. С огромным наслаждением я вгрызлась бы сейчас в сочный арбуз, выдула бы залпом пару стаканов колы со льдом.

Но приходится мириться с неприглядной реальностью.

Я жду. Моя участь – довольствоваться остатками трапезы Эликса. Минуты тянутся нескончаемо, я наблюдаю, как хозяин утоляет аппетит паштетом, мюсли, сухарями.

Видя, что ни Сафр, ни его брат ничего не едят, я спрашиваю их, в чем причина. Так быстрее пролетит время и беседа заглушит довольное чавканье Эликса. Маргуль объясняет, что догронам достаточно охотиться раз в две недели. Им, в отличие от людей, не требуется ежедневное питание.

Эликсу явно доставляет удовольствие морить меня голодом. Я понимаю это по безжалостным взглядам, которые он на меня то и дело бросает. Когда, наконец, он, отдуваясь, отползает от скудных объедков – ему грех жаловаться на аппетит, я набрасываюсь на них, забыв всякое достоинство. Подчищаю все до последней крошки, не брезгую даже упавшими и вывалянными в песке кусочками паштета. Тарелки и те вылизываю – так опустилась.

Эликс не сводит с меня глаз. Зрелище моего унизительного насыщения доставляет ему нескрываемое удовольствие.

Меня душит ненависть, аж в глазах темно. Величайшим счастьем было бы запульнуть тарелкой прямо в его физиономию!

Я стараюсь совладать с собой, представляя эту сцену: летящий фарфор, удар в висок, обморок, закатившиеся глаза, алая кровь на белой посуде…

Мне так понравился этот ролик, что я прокручиваю его в голове снова и снова, а сама тем временем чищу тарелку песочком.

Потом подхожу к Маргулю. Он сидит на поваленной колонне и смотрит в темноту.

– Тебе бы поспать, – советует он шепотом, так тихо, что мне приходится угадывать смысл. – Завтра долгий переход.

Я так устала, что готова растянуться на прохладной плитке, но не хочу отходить от единственного друга. Сафр поставил для Эликса палатку, в ней матрас и все положенные Хозяину удобства, в моем же распоряжении только рюкзак и спальный мешок.

– Лучше я побуду с тобой. Ты не против?

– Нет. Я жду пробуждения мисукжук. Садись.

Я тоже устраиваюсь на поваленной колонне, опершись спиной о догрона. Он молчит, не напряжен, дышит глубоко и мирно. Я кладу руку ему на локоть, прижимаюсь головой к его плечу. Маргуль не возражает.

– Веснушка, – произносит он ни с того ни с сего.

– Что?

– Веснушка, – внятно повторяет догрон. – Хочешь, это будет твое имя? В столовой есть толстая книга, нам с Сафром можно ее читать. Называется Словарь. Там тысячи слов на вашем языке. Так мы с братом подобрали себе имена: читали Словарь и нашли. Я листал его позавчера. Думаю, тебе подходит имя Веснушка.

– Почему?

– Этим словом называют пятнышки на щеках.

– Как у меня?

Маргуль кивает. Я немного смущена. Он трудился, подыскивая мне имя, а мне оно, видите ли, не по вкусу. Я пытаюсь подсластить пилюлю.

– Очень симпатично, благодарю. Разве что сложновато…

– Это верно, – соглашается Маргуль. – Не волнуйся, это просто предложение. Поищем еще, если хочешь, когда вернемся и… – Он не договаривает, потому что вспоминает, что я с ними не вернусь. – Я подумаю о другом имени, возможно, на своем языке.

Пока я мысленно кручу так и сяк имя Веснушка, в зубах у пустынного дракона появляется луна, и ночь светлеет.

– Сейчас начнется представление, – предупреждает догрон.

Я смотрю на бескрайний океан песка, и в нем нет ничего интересного.

Внезапно песок вспахивает борозда, ее гребень взмывает выше дюн. По поверхности пустыни скользит что-то гигантское. В фонтане песка наружу вырывается исполинская заостренная голова, разевающая огромную, как пещера, пасть. По спине пробегает дрожь, когда червь предстает во всей красе. Он страшен и одновременно великолепен.

Изогнувшись безупречной дугой, существо ныряет обратно. Вся пустыня сотрясается. Червь зарывается в песок с такой легкостью, словно в воду. Я не шевелюсь, сижу с широко разинутым ртом. В жизни не видывала созданий таких размеров! Длиной оно со слоновий караван и больше всего похоже на угря-гиганта, переливающегося оттенками желтого и красного.

Я не успеваю издать удивленный крик, как вдруг появляется второй червь, на сей раз сине-зеленый. Его прыжок впечатляет еще сильнее, его падение сравнимо с землетрясением.

– Первой была самка, – говорит Маргуль. – Она показала себя, исполнив любовную песню.

– Что-то я не разобрала никакой мелодии.

– Для этого человеческий слух слишком слаб. А жаль. Представь дрожь, колеблющую все твое тело!

Пока Маргуль объясняет, в небо взлетает третий червь, фиолетовый.

– Остальные черви – самцы. Они прыгают один выше другого, хвастаясь силой и разноцветной чешуей. Самка выберет самого достойного.

– Мы в безопасности?

Не хотелось бы, чтобы очередное чудище случайно плюхнулось на наш лагерь!

Догрон успокаивает меня:

– Песчаные черви не могут пробуравить камень. У храма толстый фундамент, он надежно нас защищает. Но осторожность не помешает. Их может привлечь малейший шум. Тогда с них станется прыгнуть на храм, раздавить нас и потом сожрать.

– Мы для этих чудищ все равно что муравьи. Разве они способны нас услышать?

– Они улавливают вибрацию от наших движений. Песок для них что озерная вода. Каждая песчинка как капелька, звук движется от одной к другой, словно волна.