В работе «Рождение трагедии из духа музыки» Ницше формулирует два основных начала, формирующих дух всей европейской культуры, – аполлоническое и дионисийское. Бог Аполлон – покровитель искусств, воплощение умеренности и пропорциональности, олицетворение структуры и ритма, бог иллюзии, утверждающей наличие высшего смысла, бог меры, то есть самоограничения диких природных порывов. Аполлон – Эрос, сознание.

Ему противостоит Дионис – бог вина и возлияний, вечно возрождающейся природы, экстатического мгновения, бытия здесь-и-сейчас. Он не знает никакой меры, не признает границ, непредсказуем, как стихия, и так жесток и беспощаден. Дионис – трагическая фигура, идущая до конца: он олицетворяет Танатос, бессознательное.

Мы можем встретить произведения искусства, как бы наполненные музыкой, звуками бытия, бесструктурные – там преобладает Дионис. Также есть те, в которых преобладает четкая структура и упорядоченные смыслы – это Аполлон. Поиск своего стиля – это составление своей пропорции Аполлона и Диониса. Как отмечает Лосев: «Дионис не может существовать без Аполлона. Оргийное безумство, являясь плодоносной почвой для всякой образности, порождает из себя аполлоническое оформление. Герой, ставший дионисийским безумцем в условиях аполлонической мерности, есть титан».

Давайте поговорим о Дионисе. Что собой представляли праздники в его честь в Древней Греции? Праздников было много: Анфестерии справляли в феврале, Большие Дионисии справляли в марте, Малые Дионисии – в конце декабря, в честь окончания сбора винограда. Анфестерии – проводы зимы, Дионисии – встреча весны, вместе они представляли собой важный цикл: смерть-жизнь. Вот это соединение смерти и жизни в едином цикле (о котором мы уже говорили выше) чрезвычайно важно не только для понимания сути той драматургии, в которой преобладает дионисийское начало и о которой мы будем сейчас рассуждать, но и для понимания драматургической трансформации героя. Смерть, за которой всегда следует жизнь, и жизнь как следствие смерти – универсальный закон трансформации, которым нужно овладеть всякому драматургу, чтобы уметь строить историю.

Вернемся к праздникам в честь Диониса. Это были шествия и состязания: люди изображали прибытие бога Диониса из заморских стран на корабле. Бога играл, как правило, жрец – его, опутанного виноградными лозами, и с лицом, измазанным суслом, возили на корабле, поставленном на колеса. Рядом в бородатых козлиных масках и с привязанными копытами и хвостами дудели и били в бубны сатиры, распевали задорные и даже срамные песни, было шумно, весело, пьяно, людно. Все в той или иной мере принимали участие в этом празднике, а ряженая толпа, комос, составляла полсотни человек. Это – торжество хора, в котором глаз, замечая самого Диониса, не цепляется за него, потому что поет, дудит и действует хор. Итак, хор – главное действующее лицо, и это вторая примета дионисийских текстов.

Здесь важно понять принцип: существует как бы две оптики. При одном способе восприятия, привычном, мы смотрим на объект, выделяя его на фоне, фиксируем наш взгляд охотника от точки до точки – это аполлонические тексты. Мы смотрим на пейзаж – допустим, это море, – и видим в первую очередь корабль, который бултыхается на волнах. И есть второй способ – когда мы смотрим на пейзаж и видим рябь на воде. Фон – это дионисийский взгляд на вещи.

Булат Минкин в своей пьесе «Базариада» пишет музыку повседневности – создает хор рынка в Казани, хор этот многоголосный, разноязыкий, полотно жизни.

«ХОР. Меня бу, ханская ничя сум тора сезнен? Ике йоз егерме сом. Бу эйбэт ул, бик эйбэт. Саубылыгыз, салават бул. Биримме берне? Свежая что ли колбаса? Бездэ товарлал постоянно свежий була, меня кара, сроклары айбэт. Ярый, эйдэгез бирегез. Алла ярдэм бирсен. Челнинская, алкоголь, пиво, напитки, вино, шампусик, чай с чабрецом. Бытовая химия, хозяйственная посуда, одноразовая посуда, в большом ассортименте, оптом и в розницу, магазин, вода, пельмени, колбасы, сыр. Че надо? А смотрите, харашо. Молочный, зеленый чай есть, в пакетиках. Молочный, зеленый, эта 15 рублей стоит, вот эта вадичка. Здравствуйте, можно, да, молоко, прям целую коробку, коробка, 12 штук, Рэхмэт, сезгэ рэхмэт. Чокопай и холс, сто дывяносто два рубля, говорите, чай, пожалуйста, с чабрецом».

В начале ХХ века русский авангард возродил дионисийский взгляд в живописи. Художники, изучая иконопись и лубок, восприняли принципы этих видов искусства и поменяли фокус – и фон перестал быть фоном. На картинах Казимира Малевича, Натальи Гончаровой, Ильи Машкова, Михаила Ларионова часто нет четкой границы между фоном и персонажем: важно все, каждая деталь на ковре жизни. Она, деталь, – главное действующее лицо, некий знак, бит информации. На картине Машкова «Портрет Евгении Ивановны Киркальди» два персонажа: сама Евгения Ивановна и китаянка, нарисованная на ширме, на фоне. Цикл «Времена года» Ларионова отменяет деление на фигуру и фон: главными выступают и фигуры (как маленькие так и большие), и текст, и сам массив однородных мазков – нет линии горизонта, структура картины представляет собой сложение пазлов, в которых и не может быть никакой иерархии, важен каждый из них.

Аполлон – это космос, Дионис – хаос, но структуры нужно обновлять, и в этом предназначение Диониса: такое искусство питает наш архитектурный набор, расширяет наши возможности жить и творить искусство. Мы соприкасаемся с новой энергией, питаемся от стихии Диониса – и тем самым возрождаемся и обновляемся.

«Разница между комической стороной вещей и их космической стороной зависит от одной свистящей согласной», – писал Набоков. Все это в полной мере относится к такому явлению, как карнавал, который появился как продолжение народных ритуальных праздников и мистерий в Средние века. Великий филолог Михаил Бахтин оставил нам подробное исследование карнавала и творчества Франсуа Рабле, его глашатая.

Бахтин говорит об амбивалентной природе средневекового человека, в сознании которого существовали сразу два аспекта – благоговейно-серьезный и смеховой. Например, люди, создававшие необузданные пародии на священные тексты и на церковный культ, часто были теми, кто искренне этот культ принимал и даже служил ему. Средневековье разделило жизнь на официальную и карнавальную. Официальная была подчинена религии, догмам и строгим правилам, а неофициальная, народная, была проникнута духом Диониса – происходило огромное количество праздников карнавального типа: ярмарки, многодневные площадные и уличные увеселения, спектакли и шествия, праздники дураков, праздник осла, пасхальный и рождественский смех, храмовые праздники, сельскохозяйственные праздники, постановки мистерий и соти. Неофициальная, карнавальная жизнь пародировала официальную и несла на себе печать амбивалентности: пары смерть-жизнь, серьезное-смешное, высокое-низкое, верх-низ были неразделимы. И эта амбивалентность сохранилась в дионисийских текстах до наших дней.