значит, что у них остается еще четыре часа до отправления теплохода. Бен пытается снова листать путеводитель, но его страницы так пропитались водой, что их практически невозможно переворачивать. Дождь становится все сильнее, и им ничего не остается, кроме как сдаться.

– Давайте найдем какой-нибудь бар, – говорит он, и они идут по одной из главных улиц города.

Они минуют первые два попавшиеся им на глаза бара, потому что в них полно туристов. В третьем оказывается посвободнее, и выглядит он заведением из старого вестерна, чему способствуют камин в углу и обшитые деревянными панелями стены, антикварные зеркала с мутными стеклами и бармен с такими длинными усами, что концы их закручиваются.

Они заказывают пиво и несут его к столику в углу. Столик маленький и слегка шатается, но расположен довольно близко от огня в камине, и Грета чувствует, как тепло проникает в ее тело – сначала в пальцы, а потом в руки и ноги.

– Чем вы обычно занимаетесь по понедельникам днем? – спрашивает Бен, тем временем входная в бар дверь открывается, и в него, принося с собой запах дождя и громкий смех, вваливается большая группа мужчин, одетых для рыбалки.

– У меня нет расписания, – с улыбкой отвечает она, – и это самое хорошее.

– О’кей, но… А что, если бы вы сейчас оказались в Нью-Йорке?

Грета обдумывает вопрос.

– Там сейчас тоже пять часов?

Бен машет рукой:

– Конечно.

– Наверное, я писала бы, сидя дома. Или же перекусывала бы где-то, если бы у меня вечером был концерт. А может, находилась бы в студии – это зависело от того, как далеко я продвинулась в работе.

– У вас есть студия?

– Я арендую ее, когда не в отъезде. – Она отпивает пиво и лукаво наклоняет голову. – А вы что делали бы в понедельник в пять часов в Нью-Йорке?

Он поднимает глаза к жестяному потолку, к ржавым конструкциям, которые относятся, похоже, к XIX веку.

– Ну, – тянет он, – шесть месяцев тому назад я торопливо завершал бы семинар по европейской истории, чтобы успеть на поезд, отходящий от Пен-стейшн в пять тридцать две, и попасть домой к ужину с девочками.

– А сейчас?

– Сейчас, – грустно улыбается он, – я обычно привожу в бешенство студентов, затягивая такие семинары на четверть часа, а потом возвращаюсь в депрессивно пустую факультетскую квартиру и выпиваю какое-то количество виски, пытаясь написать что-то хоть наполовину такое же хорошее, как моя последняя книга.

– Виски помогает?

– В написании книги? – смеется он. – Или во всем остальном?

Она смотрит на него долгим взглядом:

– Знаете, когда я одержима песней, то это обычно имеет отношение скорее к моей жизни, чем к творческому процессу.

– Моя жизнь сейчас – это такой бардак, что мне, думаю, надо перестать винить Германа Мелвилла.

– Уверена, он заслуживает этого. Я хочу сказать, что парень охотился на китов, верно?

– У всех свои недостатки, – с сардонической улыбкой говорит Бен, – и у меня, естественно, тоже.

Грета изучающе смотрит на него поверх бокала.

– Вы кажетесь мне вполне приличным человеком.

– Тогда вам следует поговорить с моей женой. Ей, наверное, есть что сказать по этому поводу.

– Тут я пас, – отвечает Грета, но он и не думает улыбаться. Она смотрит, как он медленно описывает бокалом круг на поцарапанном деревянном столе. – А что она думает о вашем путешествии на Аляску?

Он пожимает плечами:

– Теперь она привыкла к моим путешествиям. Когда вышла книга, предполагалось, что я отправлюсь в поездку лишь на пять дней. Но потом книга стала популярной, и это означало больше городов и больше выступлений.

– И она не возражала?

– Возражала, – отвечает он, и его плечи напрягаются. – Считала, что именно из-за таких поездок у нас возникли проблемы, хотя они начались задолго до этого. Мы стали отдаляться друг от друга несколько лет тому назад, с рождения детей. Но иногда это труднее разглядеть вблизи.

– И легче, когда вы в дороге.

Он кивает:

– Это похоже на то, как выходишь из самолета после длинного перелета и делаешь первый глоток свежего воздуха. Тебе было хорошо на борту. Тебе вполне хорошо дышалось там. И, если нужно, ты можешь выносить это довольно долгое время. Но если уж ты снова оказался на земле, то понимаешь, что не хотел бы жить так постоянно, если у тебя есть выбор. И, думаю, мои отлучки научили меня этому. Помогли понять, что я не дышал по-настоящему очень длительное время.

– Понимаю, – говорит Грета, – я тоже через это проходила.

– Разве?

– Я говорю не о браке. Но многие парни, с которыми я встречалась, поначалу считали, что это клево, когда я уезжаю. Они работали в рекламе или в технологическом секторе, или же занимались чем-то таким, о чем я, честно говоря, ничего не помню, потому что все это ужасно скучно. Но у них вроде как было нормальное расписание, нормальная жизнь. И спустя какое-то время им надоедало, что я вечно в движении. При такой жизни ты много чего пропускаешь: свадьбы, дни рождения, годовщины. И отношения начинают тормозить, равно как и дружба. Большинство моих подруг с годами исчезли из моей жизни. Моя подруга Яра – тоже музыкант, так что с ней у нас все хорошо. Но с другими… – Она умолкает и пьет пиво. – Вот почему теперь я стараюсь иметь дело с людьми, которые занимаются тем же, что и я.

Бен приподнимает брови:

– О, вы сейчас?..

– Нет, – отвечает она. – Сейчас нет.

– Понятно. – Он пытается не показать, что доволен, но у него это не получается.

Неожиданно Грета чувствует, что ее лицу жарко от огня в камине. Она берет свой бокал, но, оказывается, он пуст. Бен вскакивает на ноги, поспешно отодвигая стул.

– Повторим? – спрашивает он и уходит, не дожидаясь ответа.

Она видит, как он облокачивается на стойку, чтобы сделать заказ, а потом замечает гигантскую голову медведя-гризли на стене и достает телефон, чтобы сфотографироваться с ней. Грета думает о том, что это, должно быть, самый дурацкий поступок из всех, свидетельницей которых она была, и тут он поднимает указательный палец и делает еще одно селфи, притворяясь, что ковыряет у медведя в носу.

Она закрывает глаза и трет лицо, гадая, видел ли он уже видео или нет. Что ты первым делом предпринимаешь, когда встречаешь незнакомого тебе человека? Пытаешься нарыть информацию о нем, не правда ли? Пятнадцать минут в интернете, и Грета уже знала второе имя Бена (Роберт), его родной город (Макколл), его альма-матер (Колгейт). Она нашла его фотографию с женой, сделанную во время факультетского ужина; жена –