осознал, что это была рука спящего и в то же время обнимающего меня Кристофера. Я вспомнил сон: он хотел меня предать! А может, это всё правда? Операция — всего лишь часть плана по зарабатыванию халявных денег на инвалиде. Гнев снова посетил меня, только наяву, и в этот раз сделать я смог намного больше, чем просто молча сидеть и не сопротивляться. В этот момент я на серьёзе подумал, что Кристофер готов так со мной поступить. Но все сомнения рассеялись, как только я приложил ладонь к его лицу. «Слишком невинное для предателя и маньяка», — подумал я, приходя в себя, «Да и если бы ему нужны были деньги, он давно забрал бы их, а меня, как во сне, расчленил».

Конечно, всего лишь по выражению лица сказать точно и особенно доверять я не мог, но, когда человек, как никому более, так открывается, сомнения отступают сами по себе, как и гнев. Поэтому, вместо того, чтобы подставлять нож к его горлу и требовать правды, я просто обнял его.

— Уилл?.. У тебя опять приступ?.. — послышался сонный и в то же время щекочущий из-за пара нос голос Кристофера. Он постепенно стал просыпаться.

— «Приступ»? «Опять»? — не понял я.

А Крис, уже открыв глаза и осознав, что я не сплю, с облегчением вздохнул:

— У тебя ночью были какие-то приступы, ты весь трясся и что-то бормотал. Я волновался.

— Ну и как после такого ты можешь продать мои органы? — тихо спросил я, не осознавая, что произнёс это в слух.

Кристофер помолчал пару секунд.

— Так вот, что тебе снилось… — догадался он.

Я осторожно кивнул.

— Ты действительно считаешь, что я продал бы твои органы? — пытаясь скрыть усмешку и показаться серьезным, спросил он.

Я отрицательно мотнул головой, прошептав одними губами «ни за что…», и почувствовал, как он улыбнулся. А в следующую секунду Крис обнял меня крепче. «Серьезно… как я мог, хотя бы на минуту, подумать о таком? — думал я. — Какой же дурак… — оценивал я самого себя, как жюри со стороны. Весьма строгий и честный жюри.

Мы пролежали так несколько минут, пока Крис внезапно не вздохнул:

— Мне так не хватает Женьки…

«Женька…» — повторил я в голове ещё раз и задумался, вспоминая рассказы Кристофера о ней.

Он сел, выпрямился и стал раздирать какую-то заживающую ранку на своей кисти. Я тоже сел.

— Обычно, по вечерам, после того, как мы ужинали чьим-то ворованным обедом, я закрывал комнату на замок, ставил диски с «Перемоткой», и мы засыпали… Женьке, как и мне, очень нравится эта группа. Я привык спать рядом с ней, укрывать от бед, защищать и просто быть старшим братом. Вот и сейчас, рядом с тобой, я чувствую себя старшим братом.

Мне нечего было на это ответить. «Неужели, он считает меня* младшим братом?» — думал я. В таком случае это объясняет его трепетное отношение ко мне, вечные извинения и, особенно, беспокойство. Кристофер шмыгнул. Я понимал, что от подобных воспоминаний его может пробить даже на слезы.

— А сейчас она там совсем одна, без еды и защиты, с вечно пропивающей деньги матерью… — повествовал он уже подавленным голосом.

«Началось», — понял я и резко обнял его. Он уткнулся мне в плечо, вытирая все слезы, успевшие накатить, будто в платок, и вцепился руками в спину, словно я тому виновник, и он готов разорвать меня на мелкие кусочки. Но вместо этого он плакал. Мне оставалось просто находиться рядом. Слов я не находил, да и не нужны они были сейчас. Убивающемуся от горя человеку порой даже не нужно решение проблемы — только выслушайте его и дайте выплеснуть эмоции, вцепившись в вашу спину.

Знаете, я никогда бы не подумал, что тот самый мерзкий бабник и хулиган из моего класса настолько изменит мою жизнь, а в одно утро доверится настолько, что покажет слезы. Сомневаюсь, что Крис тоже думал о таком.

Потом, спустя час непрерывного изливания Кристофером души, он наконец отлип от моего насквозь мокрого плеча и сел на край кровати, тихо произнеся благодарность, а после, немного помолчал.

— Знаешь, ты особенный…

— Я предпочёл бы простое «инвалид», — усмехнулся я, стягивая с себя мокрую и прилипающую к коже кофту.

Кристофера тоже прорвало на смех, только, в свою очередь, грустный, это отлично ощущалось.

— Нет, я не об этом. Я никогда не плакал в чьем-то присутствии, особенно так. Всегда боялся насмешек или ещё чего, а при сестре плакать просто не хотелось, у нее и так тяжёлая жизнь. Про мать говорить нечего, как и про «друзей», — последнее слово он взял в кавычки, акцентируя на этом внимание. — А ты… не знаю, почему именно так всё вышло… — он замялся, что-то пробубнив себе под нос.

— Ты тоже мне дорог, — отозвался я.

Видимо, это он и хотел сказать, но не мог.

Кристофер кивнул головой, наконец улыбнувшись.

Через пару секунд кровать скрипнула, а ещё спустя несколько — в меня прилетела чистая кофта потому, что мокрую он забрал и вывесил на батарее.

— Сказал «дорог» и швырнул вещь в лицо. Мне просто интересно, что же будет, если ты меня полюбишь? — хохотнул я, натягивая сухую кофту.

Крис тоже рассмеялся, только уже веселее:

— Хорошо, я тебя понял. Никогда не полюблю.

— Не быть мне твоим братом, какая жалость, — саркастично усмехнулся я.

Кристофер сделал вид, что обиделся и вышел из комнаты. Но ненадолго. За то время, как он что-то искал в своём рюкзаке, я нащупал плед и решил застелить кровать, после чего вышел в гостиную.

Оттуда послышались звуки перебирания коробок и чего-то железного. Я сел на диван, протянув руки вперёд в попытке нащупать предмет, который Крис поставил на стол.

— Это проигрыватель для дисков, — пояснил он, когда обратил внимание на мою заинтересованность.

Я убрал руки.

— Помнишь, я рассказывал про диски с «Перемоткой»?

Я кивнул. После этого послышался глухой стук по столу.

— Никому, кроме Женьки, я не ставил их. Ты особенный.

— Диски для особенных?

— Для особенно дорогих мне, — подтвердил он.

Через пару минут я услышал негромкие слова вместо музыки, чему очень удивился:

— «В тот день по главному проспекту Свердловска прошёл необыкновенный трамвай, который можно было бы назвать "Трамвай Счастья"».

Я хотел было спросить, может, он перепутал диски и включил что-то другое, но меня перебил щелчок выключения радио, а затем последовала музыка. Совсем скоро после этого послышался приятный мужской голос:

— «Вновь нам солжет общая история масс, общая история нас — это пьяные вопли в ногах. А всё, что