Поэтому офицеры могли только тихо мстить за испорченный выходной, дружно насвистывая полюбившийся всем мотивчик.

И вот в момент, когда всем уже нестерпимо захотелось послать «глупого скворца» – и того, который из динамика рвался, и того, который мозг насиловал у молодых офицеров, – на все известные буквы русского алфавита, на причал с визгом влетел автобус с надписью «Кино». Ну прям кино! Кто б рассказал – не поверилось бы!

Из автобуса вылезла целая куча гражданского народа с киноаппаратурой, а также с начальником штаба и какими-то тремя «клоунами» в офицерской форме. Были они явно ряжеными, так как в такую жарищу вояки были одеты в наглухо застегнутые кителя и теплые зимние куртки-«канадки». А вот лица у них были знакомые.

– Ё-мое! – присвистнул кто-то тихонько. – Это ж артист... как его... Ну, мужики! «Эскадрон гусар летучих»! Ростоцкий! Андрей Ростоцкий! Точно!

Точно! Баринов актера узнал. Два других – тоже знакомые по кино, только фамилии от волнения из головы вылетели.

Новости разносятся быстро. Тут же стало известно, что на лодке будет сниматься сцена нового фильма про подводников. С Ростоцким в главной роли.

Фильм о подводниках, которые служат на Севере, а снимается в Севастополе, да еще и в самый зной. Ну да на то оно и кино!

Наблюдать за процессом было очень любопытно.

– Дубль первый! – гаркнул ассистент.

Командир спускается на пирс, оборачивается к рубке лодки, ожидая увидеть своих героев...

...а вместо них на передний план вылезает голый по пояс матрос-сигнальщик с папиросой в зубах и начинает заигрывать с одной из ассистенток...

Дубль сорван. Режиссер рвет и мечет и ассистентку и сигнальщика готов затоптать.

Дубль два. Все встали по местам, грим актерам слегка поправили.

– Мотор!!!

По этому слову пришло все вокруг в нужное по сценарию движение. Кэп вышел на причал, Андрей Ростоцкий со штурманом выползали на мостик и в диалог свой вступили. Режиссер руки от удовольствия потер, мол, процесс пошел, ура!

Тот, кто придумал фразу «кино и немцы», был абсолютно прав. На сей раз сцену сломал кок. Он выплыл на пирс прямо из-за рубки. Из одежды у него были только собственная буйная растительность на широкой груди и фиолетовый бланш под глазом – это подруга с ним отношения выясняла на тему «изменял – не изменял».

Кок был так озабочен своим душевным состоянием, что ни режиссера, ни оператора в упор не видел. Правда, может, еще подружкино ранение тому виной. Все-таки глаз – нежная часть организма. Так оно было или просто задумался слегка, но кок, в руках у которого была кандейка с камбузными отходами, тяжело прошуровал по съемочной площадке и вежливо попросил артистов посторониться.

Режиссера едва кондратий рылеев не хватил, а кэп, настоящий, а не киношный, испытал при этом глубокое моральное удовлетворение. Кино, как говорится, кином, а служба на боевом корабле продолжается.

Кое-как три дубля все-таки сняли, и режиссер отпустил всех на перерыв. Актеры разбрелись кто куда, а главный герой, которого играл Ростоцкий, пожаловал в курилку, под навес. И, на свою беду, слегка расслабился. Все пуговицы на новеньком кителе расстегнул и рухнул на лавочку. Глаза от усталости прикрыл. Отдыхает. А в это время на пирс влетела служебная «Волга» местного комбрига по фамилии Царев. Вот про кого кино надо снимать. Уникум! Девяносто девять процентов слов в его лексиконе были не для нежных ушей, потому как абсолютно непечатные. И это если его никто не раздраконил!

То, что Царев увидел на пирсе, взбесило его. Мало того что толпа каких-то гражданских лиц и девок практически в неглиже, так еще и лейтенант-засранец в курилке дрыхнет на скамеечке чуть не в исподнем!

В общем, схватил Царев «лейтенанта» Ростоцкого за грудки, трясет его, как грушу, орет такое, что не только перед киношными дамами неудобно, у мужиков уши в трубочку свернулись.

Пока разобрались, пока Царев пар выпустил, актер Ростоцкий понял, как ему дальше играть без всяких режиссерских намеков. И еще хорошо осознал, кто есть лейтенант на флоте.

* * *

Однажды глухой ночью в берлогу Баринову позвонили очень настойчиво. Он не сразу проснулся от звонка, только перевернулся на другой бок. Отдаленный звонок был каким-то ненастоящим. Но тот, кто звонил, был упорным, Баринов все же проснулся и нехотя выбрался из-под одеяла.

К ночным звонкам подводники в общем-то были привычны. Ночью приходили по делу, например, мог пожаловать оповеститель и вызвать на лодку. А мог сосед по еще более серьезному делу нагрянуть – с бутылкой и анекдотом на ночь глядя. И ничего! Запускали ночного гостя, накрывали стол чем Бог послал, уговаривали родимую под яичницу и соленый огурец. А то среди ночи могла постучаться соседка за солью. И это не анекдот. Просто муж с моря вернулся, а у нее, как назло, соль кончилась. Конечно, мужик голодный после похода и без соли бы до утра дожил, но соседке непременно надо было радостью с друзьями поделиться. Поэтому соль – это только предлог. Главное – радость! И никому в голову не приходило рявкнуть: мол, разуй глаза – три часа ночи!

Не спрашивая, как положено: «Кто там?» – Баринов распахнул дверь и увидел на пороге соседа своего Юрку и штурманенка Леху. Баринов почесал нос – к пьянке, стало быть, – поправил на себе парадно-выходные трусы и жестом показал – входите.

– Саныч, мы не одни, – заикаясь, сказал сосед.

Баринов в это время на кухне приложился к трехлитровой банке с водой. Отпил чуть не половину, крякнул, вытер рот и сказал, махнув рукой:

– Да какого хрена спрашиваешь? Пусть все заходят...

– Не, ты не понял, Илюха... Мы... это... В общем, с коровой мы!

Баринов покосился на гостей – вроде трезвые. И тут увидел, что между мужиками, оттягивая им руки, провисла огромная коровья нога.

– Орлы! Откуда такое богатство? – Баринова бы совсем не удивило, если б под покровом ночи к нему пришли гости с бутылкой. Но с закуской!.. Да еще с такой!

Мужики наперебой начали рассказывать, что накануне Леху поставили дежурным по береговому камбузу, хотя штурманов обычно эта повинность минует. Обидевшись на всю эскадру и испытывая здоровое чувство голода, свойственное молодому организму, Леха призвал в помощь своего друга Юрку – бариновского соседа, и вдвоем они провернули блестящую комбинацию по изъятию коровьей ноги с продовольственного склада базы.

Весь день она пролежала в раздевалке, завернутая в телогрейку, и слегка оттаяла – из-под телогрейки натекла кровяная лужица, которую друзья воровато затерли, когда забирали конфискат.

Затем встал вопрос, куда с этой ногой идти. У Лехи своей квартиры не было, а у Юрика жена дома, она по своей бабьей жадности просто экспроприировала бы ляжку буренки.

– Саныч, а так мясца охота, ты не представляешь. – Леха красноречиво чиркнул себя по кадыку. При этом за пазухой у него понятно звякнуло. – Я шашлык последний раз ел в одна тысяча... блин! Аж забыл, в каком это году было?!