Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Додумать он не успел — едва успел увернуться от массивного темного тела. Кабан вылетел из кустов, кинулся на подростка, словно на злейшего врага. Огонек глотнул воздух ртом, упал в кусты, обдирая руки; кабан развернулся и снова метнулся к нему, наклонив щетинистую морду. Почудилась кровь на клыках. Оставался один путь — вниз, к тропинке, по крутому склону эта зверюга не спустится. С шумом и треском тварь вломилась в кусты; Огонек снова успел уклониться, но неудачно, и не встал на тропинку, а сорвался со склона. Уцепился за выступающий корень в последний миг.
Высота здесь была четыре человеческих роста, и даже больше, и камни внизу. Насмерть не разобьется, скорее всего, но и ломать ничего не хотелось. Попробовал подтянуться, но понял, что локоть сильно болит — ударился, когда падал. Попробовал раскачаться и достать до склона ногой, но посыпались камешки, а корень неприятно треснул. Тогда он позвал — негромко и без особой надежды. Потом еще, и еще.
Помощничек… Только что поднимался на такой вот чужой зов, теперь болтается сам. Страха не было, только досада.
С четверть часа прошло, и кто-то окликнул его сверху, потом рядом появилась веревка.
— Уцепиться сумеешь?
Он не был уверен, руки совсем затекли. Но справился, помогая себе и ногами тоже. Веревка была закреплена, и он благополучно спустился вниз.
Потом они со спасителем сидели у самой воды, глядя на стремительно темнеющее небо. Огонек ощущал, как все повторяется. Сейчас он точно знал, кто рядом с ним. И не собирался делать вид, что не помнит о прошлом.
— Это я виноват — был неосторожен.
А ведь когда-то уже падал вот так с обрыва, и тоже… — Огонек не договорил, вспомнив далекие голоса. Тогда они звучали только у него в голове. Теперь он понимал, чьи.
Ийа посмотрел так внимательно, словно мысли прочел, но заговорил о другом
— Это был ручной кабан, дикие по Астале не бегают. И я, кажется, знаю, чей… Один Род их особенно любит, но держит не одна семья, сложно будет доказать правду.
— Почему он на меня набросился?
— Думаю, как-то запечатлели тебя как врага. Раздобыли твою одежду, или брызнули чем-то на эту, и заставили кабана думать — все худшее исходит именно от тебя. Раздражение, боль, еще что-нибудь.
Огонька передернуло. Животина-то здесь при чем…
— А меня-то зачем убивать?
— Маленькая месть тому, кому ты дорог.
В голове все сошлось — почему сейчас, а не раньше.
— Из-за жемчуга, — сказал утвердительно. Ийа не подтвердил и не возразил.
— Они пришли на землю Тайау… но и ты тоже, — сказал Огонек.
— Здесь уже самый край. Мы не воюем, чтобы запрещать проход по берегу реки.
— Ты знал, что они задумали?
— Предполагал.
Ийа улыбнулся, коснулся волос Огонька — не по-хозяйски, как Кайе, а будто приветствуя полыхающее на голове полукровки пламя. И в орехово-золотых глазах улыбка, даже в густых сумерках видно, а лицо доброе. Подросток не удержался:
— Ты ведь уже помог мне тогда… Ты, я знаю теперь. Хотел досадить Къятте, или еще что-нибудь?
— Соображаешь… — дрогнули краешки губ, — Ты — безобидный зверек, считал я тогда. Но ты оказался умнее, — Ийа улыбнулся вновь, совсем по-мальчишечьи. Потом спросил: — Почему ты тогда не пришел к назначенному месту?
— Предпочел уйти в лес, чем каждый день бояться за свою жизнь.
— Теперь не боишься?
— Не думал, что теперь я могу хоть кому-то мешать.
— Можешь, — откликнулся южанин.
Огонек внимательно пригляделся к собственному спасителя. Знал, что это ровесник Къятты, но Ийа казался моложе. И лицо было приветливым. Если бы от Кайе не слышал сто раз нелестные отзывы о роде Арайа, проникся бы полным доверием к спасителю. С другой стороны… у них ведь своя вражда, свои старые обиды. Огонек откинулся назад, опустив веки. Но отдохнуть ему не удалось.
Ийа был у реки не один — к ним подошли четверо юношей. Несли факелы; тени, длинные и густые, качались по сторонам — и одна коснулась лица Огонька.
— Это и есть тот самый полукровка? — спросил один, жилистый, лицом похожий на геккона.
— Думал, он посимпатичней. И тощий. Кожа да кости!
— Зато с ним удобно играть, как с сухим листом играют детеныши ихи!
“А вы — стая акольи”, — подумал Огонек. — “Визжат, когда никто не слышит!” — но вслух сказать этого не мог, не затевают ссору в благодарность.
— Тихо! — Ийа повернулся плавно, мягко, и стая растерялась, словно и впрямь крупный хищник возник перед акольи. — Оставьте его в покое.
Кивком головы велел убираться прочь. Юноши убрались, ворча недовольно.
— Трудно тебе у нас? — спросил, снова присаживаясь рядом.
Огонек замялся, не зная, что отвечать. Ийа помог:
— Я и сам знаю — трудно. Про твои целительские попытки мне тоже рассказывали. И не старайся разорваться пополам — я представляю, чего ты мог наслушаться обо мне. Это тоже правда на свой лад — но ты знаешь Кайе. Он вспыхивает, словно сухая трава, если что не по нему. Его проще понять, если каждую вспышку делить на десять частей и выкидывать все, кроме одной, не считаешь? Останется самая суть, — засмеялся тихонько.
И Огонек не сдержался, ответил улыбкой:
— Пожалуй.
Почувствовал, как устал постоянно быть в напряжении. Может, поэтому душой потянулся к теплу, просто теплу, а не лаве вулкана.
Ийа наблюдал за бликами на воде — там, похоже, рыбки играли, привлеченные лунным светом. Потом поглядел на мальчишку.
— Тебя еще не разыскивают?
— Скоро начнут, наверное. Если Кайе дома. Если нет — не вспомнят, скорее всего.
— Отдыхай пока. В доме, где живешь, не больно-то распоряжаешься своим временем сам, верно?
Огонек кивнул, и потом лишь подумал — а стоило ли откровенничать? После Лачи пора бы умнее быть. Да ну его в Бездну, ум этот. Ото всех, что ли, шарахаться? Этот человек спас его дважды.
— Я ничего не понимаю, — пробормотал Огонек. — Ты не любишь Род Тайау… Пусть бы я там висел, пока не свалюсь. Если бы отыскали причастных — это не ты