— Нет, али. Я просто… пыль.

— Ты слишком красива для пыли, — он снова внимательно рассмотрел девушку. Указал на цветы:

— Почему ты кладешь их сюда?

— Здесь пролилась кровь… родного мне человека.

Ийа вскинул глаза, прищурясь от ударившего в лицо света — нет, это не свет, это алое облако, подсвеченное заходящим солнцем. Подножье Хранительницы… Понятно.

Наклонился, отломил венчик одного из цветов и ловко закрепил в волосах Нети.

**

Астала

Девицы подкараулили Кайе в рощице в предместьях. Земля тут была Тайау, но мало кого интересовало столь уж строгое соблюдение границ там, где не жили. В первый раз они только хихикали и заигрывали с ним — мол, пришли полюбоваться красивым видом с холма, а его встретили совершенно случайно. Девицы Тиахиу.

Он говорил с ними грубовато — этот Род не был в числе дружественных, но они его рассмешили в конце концов. И назначили новую встречу.

Одна была его ровесницей, другая немного младше. Довольно красивые, только мешали их излюбленные родовые росписи, щедро покрывавшие руки, грудь и даже немного лицо. Старшую из девиц он раньше видел несколько раз — из боковой ветви Рода. Вторая, дальняя родня, как ему рассказали, жила в большом селении к северо-западу от Асталы.

— Знал бы, заглянул бы туда по дороге за жемчугом, — сказал он, переплетая их волосы друг с другом. Они не сразу заметили, и запутались очень смешно. Но это было уже потом, когда отдыхали.

С ними было лучше, чем с “красными поясами” или простыми горожанками, они не теряли силы так уж заметно, и страха в них он не ощущал. Так, опасение. Полную волю себе все равно не давал, помнил давний урок. Все равно хорошо.

От Къятты забавное приключение не скрывал, и оно, конечно же, не понравилось брату. Развлечения без обязательств это прекрасно, сказал он, как обычно прямо и свысока, но уверен ли ты, что здесь все настолько уж просто? Ты местами слишком доверчив, местами слишком опасен — тебе не нужны ни влюбленность, ни долг перед чужим Родом, ни ссора, если покалечишь кого из Сильнейших. А девицы эти хоть не наследницы главной ветви, уж точно не беззащитные сборщицы плодов или ткачихи с окраин.

— Ведешь себя, как нищий, дорвавшийся до еды, — сказал Къятта; голос его, довольно мелодичный, раздражал своей нравоучительностью. — В наших кварталах мало тебе женщин? Этим девицам нужны острые ощущения, не ты сам. И ты можешь их обеспечить, о да. Потом, если что, снова расхлебывать.

— Да понял я, сколько можно еще!

Къятта коротко вдохнул, будто прервался на полуслове. Сел на скамью, сцепив руки. Какое-то время прошло в молчании, потом он все же продолжил, но уже иным тоном:

— Пока ты был только опасным мальчишкой, тебя обходили стороной. Сейчас, особенно после Долины, охотницы будут находиться все чаще, и из простых тоже. Найдутся те, кто захочет получить от тебя дорогие подарки…

— От меня? — звонко рассмеялся Кайе.

— Именно что. Ты не ценишь драгоценности, изделия мастеров, да все, что лежит за пределами твоего любимого леса — помимо Хранительницы, но ее подарить не попросят. Ты поверишь, что нужен…

Кайе больше не смеялся, глядел на брата, покусывая нижнюю губу.

— Ты поверишь, что нужен, — продолжил тот безжалостно. — Может быть, снова захочешь привести свою девушку в дом… А потом поймешь, что ей был нужен не ты. А, например, это — он оторвал от расшитого пояса розовую жемчужину — из тех, что привез караван. Перламутр мягко блеснул. — Вспомни Чинью, а ведь она даже не пыталась по-настоящему притворяться. Развлекайся сколько угодно, только не доверяй. Никому, помимо семьи.

Къятта поднялся, перекатывая в пальцах жемчужину.

— Уж я-то знаю, — прибавил он угрюмо.

Несколько дней братья почти не виделись, изредка пересекаясь в коридорах или в саду. Но однажды вечером Къятта снова зашел к младшему, и на лице его было желание мира.

— Мне донесли, что у самых наших границ нашли семью птиц-камнеклювов. Ты хотел их увидеть — они как раз начинают откладывать яйца. Можешь поехать, пока снова не… можешь поехать, — оборвал он сам себя.

— Что снова не? — спросил Кайе — он лежал на полу, на шкуре; теперь сел, смотря с любопытством и еле заметным вызовом.

— Пока они снова не откочевали куда-нибудь на равнины! И пока вовсе не исчезли с лица земли!

— Я поеду, — сказал Кайе. — Спасибо, Къятта.

**

Закаты в Астале были роскошные. Северное небо стояло высоко, а тут, на юге, спускалось к самой земле, в шутку грозя расплескать на нее самые сочные свои краски. А может, и сжечь землю — разве не огонь пылал в нем?

Огонек рад был остаться наедине с закатом — его бешеной яркости и так было слишком много, еще и собеседника подросток бы не вынес. А река Читери казалась малиново-огненной частичкой неба, усыпанной серебром.

Он долго плескался на мели в прохладной воде, оттягивая час, когда придется снова придти под благожелательный, но чужой кров. Тогда, два года назад, было проще… он просто жил, как милость принимая доброе слово. А сейчас…

Несколько дней прошло с их возвращения, он вернулся в храмовую больницу, но лучше к нему относиться не стали. Решил просто ждать — случай обязательно подвернется. Не бессмысленно ждать, а как на агатовом прииске — да, можно пересмотреть целую гору камешков, но рано или поздно самоцвет попадется. Если же торопиться и злиться, толку не будет: никто агат не подкинет, только сам растеряешь внимательность.

Огонек подтянулся, влезая на ветку у самой воды. Развязал тесьму, и коса упала на спину. Встряхнул головой, думая, стоит ли расплетать — после того, как свалянное гнездо отрезали в Тейит, волосы заметно отросли, и сохли медленно.

…Чего тебе не хватает? — спросил тогда Кайе, и он понимал, что не может толком ответить. Ведь в самом деле есть всё, даже больше. Не приходится голодать, тяжко трудиться, терпеть унижения… сколько людей отдали бы многое за его место? Ведь даже свобода есть, относительная, но все же свобода. Пока он плещется тут в воде и раскачивается на ветках, никто не следит. Все равно вернется, не денется никуда.

Тонкий вскрик, будто бы зов о помощи достиг слуха — откуда-то сверху, с обрыва. Все тело Огонька напряглось; звук повторился. То ли ребенок звал, то ли девушка.