Онемение и жар отступили, нахлынула острая боль; говорить стало еще тяжелей, но Огонек не намерен был сдаваться:

— А вам всем? Разве ты ему пытался помочь?

Спокойствие кончилось — Кайе прямо взвился:

— Не твое дело, как я поступал и почему! Если бы ты не треснулся башкой в Тейит… зачем я только придумал давать тебе Силу!

— Там, в долине Сиван… я ведь напомнил тебе о погибшем? — тихо спросил Огонек; неприятной, болезненной оказалась догадка.

— Вы не похожи, — бросил Кайе. — Он вел себя… достойно. А ты болтаешь о доброте и плюешь в лицо, зная, что не поплатишься за это.

— Я и так плачу слишком дорого!

— Чем же? — глухим от ярости голосом спросил юноша. — Тем, что приобрел кое-какие способности? Тем, что в Тейит тебя вознесли высоко, а ты сумел предать и северян? Тем, что тебя снова приняли в Астале почти как своего, и я назвал тебя другом?

— А ты — помнишь о дружбе, когда бьешь в лицо? Зато искренне! — горько сказал Огонек. Ему уже не хотелось ссоры. Ийа ошибся. Нет в сердце Кайе никакой настоящей привязанности. Что-то не по нему — и всё…

На небольшой площади подле Хранительницы не росли деревья, зато они высились по периметру, на манер стражей — высокие, крепкие, прямоствольные. Перешептывались, покачивая листвой, неважно был ветер или нет, и человечьи голоса в шепоте слышались. Сколько веков насчитывала Башня — деревья не старели. Или так незаметно одни приходили на смену другим?

На ветви одного из них расселся жирный лоснящийся ворон, сыто покаркивая. Кайе шагал к Башне, с виду целеустремленно, а на деле — бежал за утешением, как малыш бежит к матери. Вот только взамен матери была Хранительница. Огонек… Кайе сейчас больше всего хотелось забрать собственноручно вырезанный знак обратно. Ну что, в самом деле? Крысы северные, теперь Ийа! Час от часу не легче.

— Крра… — довольно подтвердил ворон.

— Заткнись.

— Крра! — оскорбился тот.

— Ты… — юноша встал в центре площади, взглядом сразу отыскав наглую птицу.

— Кра! — насмешливо отозвался ворон, встречаясь с ним взглядом.

— Да сдохни ты! — Кайе вскинул руку, вместо ворона видя Ийа. И не сразу понял, почему загорелся древесный страж. Неприкосновенное дерево Хранительницы…

Ийа наблюдал за играющими детенышами пятнистого ихи: любой Род держал при себе тех, кто был изображен на знаке, коли такое представлялось возможным. Один звереныш постоянно оказывался позади другого и кусал собрата за хвост.

В другом углу комнаты сидела Имма, которая последние пару сезонов была для молодого человека чем-то вроде отделенной от него тени. Она даже глаза свои доверяла его целителям, а не своим, хотя Род Инау уж лечить — то умел и недоучек у себя не держал.

Ийа и разговаривал с ней, как с тенью — той можно не опасаться. Но за откровенность — Имма знала — требовал платы. Зрение Иммы восстановилось только частично, несмотря на отчаянную попытку, стоившую трещины Хранительнице.

Про Род Тайау говорили, о чем же еще. Вернулось сокровище в Асталу; и половины сезона не прошло — уже одним деревом-стражем меньше. Теперь за другие примется или сразу по Башне шарахнет? Уже пошли разговоры по городу и предместьям, мол, не рано ли обрадовались? Северянам-то посланники нос утерли, только не начнет ли Кайе теперь и тут все в пыль разносить?

— Зачем ты спас полукровку? Ведь это ты направил Кауки в место, где он должен был оказаться? — спросила Имма. Когда мир ее сузился до пределов едва ли комнаты, она стала более разговорчивой, опасаясь почувствовать себя ни к чему не пригодной.

— Мне показался неглупым этот парнишка. Может, я и не ошибся. Но сил противостоять Кайе у него нет.

— Ты слишком торопишься…

— Да нет, Имма. Уже много весен прошло. Я не хочу ждать столько же. Если бы мальчик сумел приобрести на Дитя Огня хоть наполовину такое влияние, как Къятта… может, оно и сейчас есть, только пользоваться им полукровка не умеет совсем. И когда еще научится. Напротив, он делает все наперекор — будто нарочно.

— И что с этим мальчишкой…

Ийа пожал плечами:

— Кайе некогда вытащил его из реки, но в стремнине Асталы пусть барахтается сам. Может, и пригодится. Если он будет мне доверять, все-таки может принести пользу. Пока дело не разрешилось иначе.

— Но Кайе тебя ненавидит, не опасно ли даже приближаться к полукровке?

— Понятия не имею. В Астале почти все опасно.

Несколько отрешенно добавил:

— Я надеялся на долину Сиван… дольше ждать смысла нет.

— Но ты же видишь — он вернулся победителем, многие начали задумываться, не выбрать ли его сторону.

— Спаленному дереву это скажи! Я боюсь, что еще год от силы, и произойдет нечто непоправимое… Он — оружие почти совершенное; а его брат побоится утратить влияние и попробует отрезать пути к отступлению. Къятту опасаться надо, а не Дитя Огня.

Он подхватил за шкирку одного из пятнистых зверенышей, тот куснул воздух и растопырил лапы. Имма недоверчиво склонила голову набок — уже привыкла прислушиваться, не приглядываться.

— Что ты задумал еще? Будь осторожен.

— Осторожности у меня хватает… могу поделиться со многими.

— А если узнают про тебя? Брат его первым подумает на ваш Род, даже если вы будете невинны.

— Я же не самоубийца.

**

Лицо все еще болело, и в голове отдавалось звоном любое движение, хотя домашний целитель хорошо поработал, синяк сходил на глазах. Огонек думал, Кайе теперь не появится какое-то время — надо остыть после очередной размолвки, но он пришел рано утром, еще затемно. Пришел без лампы, стал в дверном проеме, не приближаясь.

— Я уеду, — сказал, и тон не вызывал желания спрашивать, тем более спорить. — На одну луну, не меньше. Наши люди нашли камнеклювов, давно хотел их увидеть. До вчерашнего дня я думал взять тебя с собой, но теперь нет.

Я здесь один не останусь, подумал Огонек. Попрошусь куда-нибудь на окраины, там, может, найдется дело и полукровке. Вряд ли их бедняки столь переборчивы, как храмовые пациенты.

— Тебя согласилась приютить Шиталь.

— Это уж лишнее, — запротестовал Огонек. Да, красота Шиталь его поразила когда-то, но он же не шкатулка, чтобы переставлять с места на место!

— Подожди, — Кайе на редкость терпеливо