собравшийся во вторую неделю июня, представлял собой шумную дружескую встречу, как обычно и бывает в партии, выставившей кандидатуру действующего президента. Собрание приняло имя Национального союзного конвента, чтобы привлечь «военных» демократов и южных юнионистов, которых могло оттолкнуть слово «республиканский». Конвент этот, тем не менее, принял полностью республиканскую программу, включавшую одобрение непрерывной войны до «безоговорочной капитуляции» армии Конфедерации и принятие поправки к Конституции, запрещающей рабство. Когда прозвучал этот пункт, «все делегаты в едином порыве вскочили со своих мест… и разразились ликующими возгласами, — прокомментировал Уильям Ллойд Гаррисон, присутствовавший в качестве репортера своей газеты Liberator. — Не является ли такая чудесная картина достаточной компенсацией за более чем тридцать лет оскорблений?»[1260]

Программа решила вопрос о реконструкции, ставший предметом борьбы, очень просто — она проигнорировала его. На конвент были допущены делегаты из реконструируемых Линкольном Луизианы, Арканзаса и Теннесси, а по тайному указанию президента конвент сделал и шаг к примирению с радикалами: там присутствовала настроенная против Блэра делегация Миссури, символически проголосовавшая за Гранта, а затем изменившая свое решение; таким образом, выдвижение Линкольна было единогласным. Единственным реальным вопросом конвента стал выбор вице-президента. Безликий действующий вице-президент Ганнибал Хэмлин никак не мог усилить список кандидатов. Попытка сохранить имидж юнионистской партии привела к выдвижению на этот пост «военного демократа» из южных штатов. Лучше всех для этого подходил Эндрю Джонсон. После закулисной борьбы, детали которой до сих пор неизвестны публике, Джонсон получил пост вице-президента в первом же раунде голосования[1261]. Эта кандидатура оказала противоречивое действие на трения радикалов и умеренных: с одной стороны, Джонсон сурово обходился с мятежниками в Теннесси, с другой — олицетворял подход Линкольна к вопросу о реконструкции.

Единодушие, проявленное в Балтиморе, лишь на время сгладило остроту противоречий в партии. С момента манифеста Уэйда — Дэвиса, поносившего президентскую политику реконструкции, минуло два месяца, а трещина стала настолько сильной, что зародилось даже серьезное движение за замену Линкольна другим кандидатом. Однако мотивом образования этого движения был не вопрос о том, что делать с Югом после победы в войне, а вопрос: когда же эта война закончится? Конфедерация, совсем, казалось, сокрушенная в конце 1863 года, воспряла духом и уцелела в огне нескольких кровавых сражений, по количеству жертв с обеих сторон превзошедших даже ужасы лета 1862 и 1863 годов.

24. «Если это займет все лето…»

I

«Все по-прежнему зависит от успеха нашего оружия», — говорил Линкольн в конце войны[1262]. Это утверждение было как никогда справедливым в 1864 году, когда «все» включало в себя и отмену рабства, и судьбу Союза, и переизбрание самого Линкольна.

Весной 1864 года успехи союзных армий казались несомненными. Конгресс возродил звание генерал-лейтенанта (последним его носил Джордж Вашингтон), и Линкольн тут же присвоил его Гранту, попутно сделав его и главнокомандующим. Генри Хэллек занял пост начальника генерального штаба. Грант назвал своим преемником на посту командующего западными армиями Шермана и прибыл на восток, обосновавшись в расположении Потомакской армии. Хотя Мид остался во главе этой армии, подчиняясь лишь стратегическим приказам Гранта, на восток также прибыл и Фил Шеридан, приняв командование кавалерией. Конфедерация, получив в противники трех лучших генералов противника — Гранта, Шермана и Шеридана, казалось, могла уже и не оправиться.

После всех неудач второй половины 1863 года армия мятежников пострадала еще и от суровой зимы и нехватки продовольствия. Людские резервы Юга также были почти исчерпаны. Конгресс Конфедерации отменил привилегию замены (превратив тех, кто уже воспользовался ею, в потенциальных призывников) и потребовал от солдат-«трехгодичников», чей срок службы подходил к концу, остаться в армии. Также Конгресс расширил возрастные границы призывников: с 17 до 50 лет. Несмотря на все усилия, к тому моменту, когда весеннее солнце начало сушить дороги из красной глины в Виргинии и Джорджии, армия южан уступала неприятелю по численности более чем вдвое.

Но карающий меч федералов был не таким уж острым, а щит конфедератов — не таким уж хрупким. Парадоксально, но успехи северян становились причиной их военной слабости. Одна за другой федеральные дивизии превращались в оккупационные силы, вынужденные охранять порядок на 100 000 квадратных милях занятой территории. Другие войска занимались тем же в пограничных рабовладельческих штатах. Также армия вторжения должна была выделять значительные соединения для охраны своих коммуникаций от кавалерийских и партизанских набегов. Например, во время наступления Шермана на Атланту число людей, охранявших железнодорожные коммуникации на протяжении 450 миль до Луисвилла, почти равнялось числу солдат, принимавших участие в боевых действиях.

Такие «изъятия» из действующей армии, разумеется, были на руку южанам. Несмотря на поражение под Геттисбергом и последовавшие испытания, боевой дух Северовиргинской армии оставался довольно высоким. Многие из этих исхудавших, но закаленных в боях ветеранов завербовались в армию на новый срок даже до указа Конгресса от 17 февраля. Они превратились в братство, сражающееся из гордости за самих себя, за своих товарищей и за обожаемого «мистера Роберта». Многие из них разделяли настроения самого Ли, выраженные им накануне кампании 1864 года: «Если мы победим, то можем надеяться на все, что угодно. Если потерпим поражение, жить нам будет незачем»[1263]. Джозеф Джонстон был неспособен привить своей унаследованной от Брэкстона Брэгга армии такой же боевой дух, но к маю 1864 года, но делал в этом отношении все, что мог. Во всяком случае, нынешнее состояние его армии вряд ли могли представить себе те, кто был свидетелем панического бегства южан с Мишенери-Ридж.

Большинство конфедератов были заслуженными ветеранами. Ветераны Севера должны были в 1864 году отправиться по домам после окончания трехлетнего срока службы. Если бы такое произошло, южане получили бы шанс превратить свое поражение в победу. Союзные конгрессмены не стали следовать примеру своих южных коллег и требовать от ветеранов продолжения службы. Не покушаясь на трехлетний контракт, Вашингтон предпочел действовать силой убеждения и стимулирования. Оставшиеся на передовой ветераны получали особый шеврон на рукав, 30-дневный отпуск, 400 долларов премии плюс надбавки от властей штата и округа, а также славословия политиков в тылу. Если в полку на сверхсрочную службу оставалось три четверти его состава, полк не переименовывался, сохраняя, таким образом, свою боевую славу. Это предложение послужило причиной весьма действенного давления на тех, кто не хотел воевать дальше, со стороны однополчан. «Они обращаются с людьми так же, — писал измученный ветеран из Массачусетса, — как с индюками на учебных стрельбах — палят по ним почем зря весь день, а если не могут попасть, то разыгрывают вечером в лотерею. Так же и с нами: если они не смогли