конгрессмены, и сам Линкольн оказал им теплый прием в Белом доме. Под впечатлением от их манеры держаться президент написал только что избранному губернатору Луизианы Майклу Хану письмо, где за весьма кроткими формулировками скрывалась четкая директива. Имея в виду момент, когда будущий конвент перейдет к рассмотрению вопроса об избирательном цензе, Линкольн писал: «Я просто предлагаю лично вам подумать, не заслуживают ли и некоторые цветные того, чтобы быть включенными в списки избирателей. Например, образованная прослойка, а особенно те, кто доблестно сражался в наших рядах. Возможно, они смогут когда-нибудь в будущем помочь нам сохранить сокровище свободы в свободной семье». Хан и Бэнкс поняли намек. Однако убедить конвент, состоявший из белых жителей Луизианы (даже юнионистов, послушно проглотивших Прокламацию об освобождении), в необходимости политического равенства было крайне трудно. Самое большее, что удалось сделать губернатору и генералу (где лестью, где угрозами, где обещанием покровительства), было изменение первоначального решения, которым неграм отказывалось в праве голоса, на предложение, согласно которому полномочия предоставить им это право или отказать в нем оставались за легислатурой[1246].

Не зная об усилиях Бэнкса и Хана, некоторые радикалы осуждали конституцию Луизианы за «дух кастовости». Описывая Луизиану как «образец для реконструкции, предложенный мистером Линкольном… где вся власть находится в руках все той же белой расы», ряд конгрессменов от Республиканской партии весной 1864 года перешли в оппозицию политике президента[1247]. Однако Конгресс больше ничего не мог сделать в отношении избирательного права для негров. Первая версия законопроекта нижней палаты о реконструкции включала требование регистрации «всех лояльных власти граждан мужского пола». Эта фраза стала настоящим лозунгом республиканцев в вопросе о праве голоса. Но умеренные не готовы были пойти на этот шаг, поэтому они видоизменили проект, добавив слово «белых». Когда законопроект поступил в Сенат, комитет по территориям Бенджамина Уэйда вычеркнул это слово. Однако, прикинув возможные результаты голосования, Уэйд вновь вписал слово «белых» перед принятием проекта 2 июля: «Потому что, мне кажется, упоминание [избирательного права для черных] погубило бы весь законопроект»[1248]. Некоторые радикалы выражали возмущение подобным здравомыслием: «И это называется „гарантией республиканской формы правления“?», — иронизировал один аболиционист, а радикальная бостонская газета заметила: «Пока в Конгрессе не возобладают здравый смысл и элементарные приличия, позволяющие принимать законы, не ущемляя прав цветного населения, нас не будет заботить, насколько быстро эти законы теряют силу»[1249].

Вопрос об избирательном праве для негров был лишь частью споров среди тех, кто формировал «лояльное» население штата с целью его реконструкции. По мнению радикалов, только чернокожие и те белые юнионисты, которые никогда не поддерживали Конфедерацию, могли считаться по-настоящему верными Союзу. Некоторые умеренные разделяли взгляды Линкольна, желая включить в их ряды и тех белых, которые отреклись от Конфедерации и принесли клятву верности Союзу. Однако юнионизм этих «обновленных» мятежников был в глазах многих республиканцев ненадежным, вот почему последние хотели предоставить право голоса неграм, гарантировав юнионистское большинство. Если не давать права голоса черным, то тогда не должны его иметь и раскаявшиеся белые, по крайней мере до тех пор, пока война не будет выиграна и не исчезнет опасность нового мятежа. Более того, конгрессмены-республиканцы считали 10 или даже 25 % белых избирателей штата слишком шаткой основой для реконструкции, особенно тогда, когда этот процесс «диктуется военными властями под прикрытием выборов». По словам Генри Уинтера Дэвиса, председателя комитета Палаты представителей по реконструкции, правительство в Новом Орлеане представляет собой «гермафродита, наполовину военного, наполовину республиканца; оно выражает лишь интересы аллигаторов и лягушек штата Луизиана»[1250].

Четвертым предметом спора была степень свободы в системе свободного труда, призванной заменить рабство. «Любой [предложенный новыми правительствами штатов] законопроект… касающийся освобожденных рабов, — заявлял Линкольн в своей прокламации об амнистии и реконструкции, — признающий их непременную свободу, обеспечивающий их образование и временно сочетающийся на данном этапе с их настоящим положением трудящегося, безземельного и бездомного класса, не будет вызывать возражений со стороны главы исполнительной власти»[1251]. Здесь в двух словах была изложена проблема, занимавшая Юг в течение еще многих лет после войны. Насколько «временной» должна быть такая система образования? Какого рода образование получат освобожденные рабы? Как долго будет сохраняться их статус «трудящегося, безземельного и бездомного класса»? Все это были вопросы, которые невозможно было решить до конца войны (да вряд ли и после), но они уже стояли перед военными властями, имевшими дело с беглыми рабами на оккупированном Юге.

Во время войны под защитой федеральной армии на пространстве от Мэриленда до Луизианы проживало несколько сотен тысяч беглецов. Многие из них покинули или были вынуждены покинуть места постоянного проживания. Первоочередной задачей стало предоставление им пропитания и крыши над головой. Армия слишком плохо снабжалась, чтобы нести еще и функцию благотворительного учреждения. Ее главной работой было сражаться с мятежниками; немногие солдаты желали иметь что-то общее с беглецами, разве только заставляли их работать и всячески демонстрировали свое недружелюбие. Тысячи чернокожих скапливались в зловонных лагерях, где их убивали болезни, ночевки под открытым небом, плохое питание и антисанитария. Эти колоссальные жертвы составили огромную часть жертв среди гражданского населения южан.

Из этого хаоса постепенно выкристаллизовывалось какое-то подобие порядка. Филантропические общества Севера стали посылать в лагеря одежду, медикаменты, товары первой необходимости и отправлять учителей. При поддержке Американской миссионерской ассоциации, Национальной ассоциации помощи освобожденным рабам, Новоанглийского общества помощи освобожденным рабам, Западного комитета помощи освобожденным рабам и многих других религиозных и светских организаций сотни миссионеров и школьных учителей шли на Юг вместе с федеральной армией, принося материальную помощь, духовное утешение, а также обучая бывших рабов грамоте. Предвестники масштабного послевоенного вторжения, носители ценностей янки (большинство из них были женщины) рассматривали себя как мирную армию, идущую поднимать освобожденных с колен и помогать им переходить от рабства к свободе и процветанию.

Будучи в большинстве своем выходцами из Новой Англии и убежденными аболиционистами, эти реформаторы имели значительное влияние на некоторых членов кабинета министров. В 1863 году они убедили военное министерство создать комиссию по делам освобожденных, чьи рекомендации привели к учреждению в последние дни войны Бюро по делам освобожденных рабов. Им также удалось содействовать назначению сочувствовавших неграм армейских офицеров на посты, связанные с управлением делами освобожденных рабов в различных регионах оккупированного Юга. Этими офицерами, в частности, были генерал Руфус Сакстон (прибрежные острова Северной Каролины) и полковник Джон Итон, которого Грант назначил ответственным за беглых рабов долины Миссисипи в ноябре 1862 года. К 1863 году армейское начальство выпустило многих беглецов из лагерей и отправило их работать