на «домашних фермах», чтобы они обеспечивали себя пропитанием. Также армия нанимала крепких мужчин как рабочих или сводила их в негритянские полки, одной из задач которых была охрана поселений беглецов и плантаций от набегов партизан-мятежников или от противоправных действий союзных солдат.

Нужда северных и британских фабрик в хлопке также заставила армию отправлять многих освобожденных собирать хлопок, часто на те же самые плантации, где они выполняли ту же самую работу, будучи рабами. Некоторые из этих плантаций перешли в руки государства, которое назначило «трудовых управляющих», присланных северными обществами помощи освобожденным. Некоторые были сданы в аренду предпринимателям-янки, надеявшимся сколотить большие состояния, используя свободный труд. Ряд плантаций остался в управлении бывших хозяев, которые принесли клятву верности и обещали платить тем, кто еще недавно был их рабами. Наконец, часть земли взяли в аренду сами освобожденные рабы: они обрабатывали участки без прямого надзора белых и в некоторых случаях получали большие доходы, позволявшие им выкупать землю в свое полное владение. Выдающимся примером самоуправлявшегося негритянского поселения служил Дэвис-Бенд (штат Миссисипи), где бывшие рабы президента Конфедерации и его брата взяли в аренду плантации у захватившей их союзной армии и получали хорошие урожаи. Руководство «контрабандным» трудом со стороны северных управляющих, арендаторов-янки и плантаторов-южан колебалось от мягкого до жесткого патернализма, что послужило прообразом спектра послевоенных трудовых отношений. Часть жалованья освобожденных рабов нередко удерживалась до окончания полевого сезона для гарантии того, что они не уйдут с работы, еще большая часть вычиталась за пищу и кров. Многие беглецы, естественно, не видели большой разницы между системой такого «свободного» и прежнего подневольного труда. Нигде эта ситуация не была заметнее, чем в оккупированной Луизиане, где многие плантаторы приняли присягу и продолжали собирать хлопок и сахар в рамках директив генерала Бэнкса. Из-за того, что Луизиана превратилась в объект пристального внимания со стороны общества, эти директивы стали еще одним камнем преткновения между радикальными и умеренными республиканцами, а также предметом противоречий между Конгрессом и президентом. Своим военным указом Бэнкс зафиксировал размер жалованья для работников плантации и обещал, что армия позаботится о «справедливом обращении, полноценном питании, удобной одежде, жилище, дровах, медицинском уходе и обучении детей». Но последующие распоряжения показали, что многие из обещаний были даны для проформы. Работник не мог покинуть плантацию без разрешения и обязан был подписать договор о том, что остается со своим работодателем в течение целого года, причем работодатель мог обратиться к военной полиции, чтобы та обеспечила «непрерывную и верную службу, уважительное отношение, надлежащую дисциплину и безукоризненное подчинение». Возмущенные аболиционисты называли такую систему «вторым рождением рабства». «Она превращает Прокламацию [об освобождении рабов] 1863 года в насмешку и обман», — указывал Фредерик Дуглас. «Любой белый человек, подчиняющийся этим запретительным и унизительным мерам, безусловно, мог бы называть себя рабом», — писала «черная» нью-орлеанская газета. «Если это и есть определение [свободы], которое предпочитают администрация и народ, — замечала радикальная газета из Бостона, — то нам предстоит еще более длительная и жестокая борьба»[1252].

Так и вышло, но основная борьба развернулась все же после войны. В 1864 году противоречия по вопросу о политике в отношении освобожденных луизианских рабов наложились на процесс обсуждения законопроекта по реконструкции. После казавшихся бесконечными дебатов проект Уэйда — Дэвиса 4 июля лег на стол Линкольну. Ограничивая избирательное право для белых, он не шел вразрез с политикой президента. В другой важной своей части — отмене рабства — отличия были кажущимися. Если законопроект гарантировал освобождение, то президентское предложение об амнистии требовало от кандидатов на нее поклясться в верности всем шагам правительства в вопросе о рабстве, и два уже «реконструированных» штата, Луизиана и Арканзас, отменили этот институт. Тем не менее у некоторых республиканцев оставались опасения, что в любом мирном предложении, выработанном Линкольном, могут сохраниться какие-то элементы рабства, поэтому они считали его законодательную отмену жизненно важной мерой.

Более существенными были другие разногласия между исполнительной и законодательной властью: проект Уэйда — Дэвиса говорил не о 10, а о 50 % избирателей, которые должны были принести присягу, требовал созыва конституционного конвента до выборов должностных лиц штатов, причем право голосовать за кандидатов конвента получали только поклявшиеся на Библии в том, что никогда добровольно не поддерживали мятежников. Ни один штат Конфедерации (за исключением, возможно, Теннесси) не удовлетворял таким условиям, и настоящей целью проекта Уэйда — Дэвиса было отложить реконструкцию до послевоенного периода. Линкольн же, наоборот, хотел начать реконструкцию немедленно, чтобы превратить колеблющихся конфедератов в юнионистов и таким образом выиграть войну[1253].

Президент решил наложить вето на этот билль. Учитывая то, что Конгресс принял его в конце своей сессии, ему достаточно было лишь повременить с его подписанием, не превращая, таким образом, его в закон (так называемое «карманное вето»). Так он и поступил, но сделал также и заявление о причинах своего поступка. Линкольн отрицал право Конгресса упразднять рабство законодательно. Применить такое право значило бы «сделать фатальное допущение», что эти штаты не входят в состав Союза, а сецессия была законным шагом. Готовящаяся к принятию Тринадцатая поправка, говорил президент, остается единственным конституционным путем к отмене рабства. Линкольн также отказался «слепо следовать одному-един-ственному проекту реконструкции», как того требовал законопроект, потому что это может упразднить «конституции и правительства свободных штатов, уже принятые и избранные в Арканзасе и Луизиане»[1254].

Так как Конгресс не мог формально преодолеть такое подобие вето, Уэйд и Дэвис решили опубликовать в газетах свое собственное заявление. По мере написания едва сдерживаемый ими гнев из-за «узурпации исполнительной власти» побудил к риторическим преувеличениям. «Этот необдуманный, губительный акт со стороны президента, — заявили они, — является ударом по всем друзьям его администрации, по правам человека и по принципам республиканской формы правления». Билль Конгресса, в отличие от документа Линкольна, защищает «лояльных государству людей» от «огромной опасности возвращения к власти преступных лидеров мятежа» и «продолжения существования рабства». Демонстративное пренебрежение, с которым этот проект был отклонен президентом, явилось «предумышленным и грубым попранием полномочий законодательной власти». Если Линкольн хочет получить поддержку республиканцев на своих вторых выборах, то «он должен сосредоточиться на обязанностях главы исполнительной власти, то есть не создавать законы, а подчиняться им и исполнять их, а также подавлять вооруженный мятеж. Политическая же реорганизация должна остаться в ведении Конгресса»[1255].

Последняя фраза проливает свет на причины беспримерной атаки на президента лидеров его собственной партии. Проблема реконструкции оказалась увязана с внутрипартийными трениями республиканцев перед президентской кампанией 1864 года. Манифест Уэйда — Дэвиса был частью движения за замену Линкольна кандидатом, более подходящим радикальной фракции партии.

III

Выдвижение