больше ничего материального за спиной, как и положено истинному Пилоту и просто будущему космонавту, тень брата не связывала меня больше с бренной этой планетой.

Но нет. От слов Мари всё вернулось снова, все былые обиды на несправедливость, былая тоска. Да и сама эта незримая трещина в наших отношениях, что лишь мелькнула до того перед моим замутнённым взором, уже вполне отчётливо начала разрастаться в огромную пропасть.

Я поднял голову и посмотрел на неё. Скорченная фигурка Мари мне что-то невнятно напоминала, но вот что?

Я встал, подошёл и погладил её по щеке тыльной стороной ладони, как она любила. Ответ на ласку был едва ощутим, но мне и того было довольно…

Пришло вот в голову — и что особенного я тут вам рассказываю? Да ничего, просто мне хотя бы сейчас хотелось утрясти все те несуразицы, что я сумел натворить за свою жизнь, быть может, даже ещё проще — помириться со своей памятью, которая раз за разом предательски возвращает мысли к тому глиняному болвану с моим именем на лбу, что погрёб под собой так много чужих судеб. И всегда, в любой момент дня или ночи, по правую руку от меня словно стоит Мари, мой безмолвный вот уже сколько лет оппонент, которая продолжает тот давнишний спор… Примириться с ней у меня так и не получилось, её слова слишком действительны для меня, материализованные исключительно моей железной волей, они стали больше, чем словами, да только… всё напрасно.

Порой, когда я откидываюсь в кресле, заполнив очередной листок своими кривенькими словесами, мне начинает казаться, что разгадка всех этих странностей совсем близка, но она вновь убегает снова, стоит мне снова взять в руки перо. Что хотела сказать мне Мари, тогда, на том болоте, и отчего всё получилось так, а не иначе?.. Не знаю.

Оттого и пишу.

Спустя несколько дней после приведённых мною событий произошло ещё нечто, достойное подробного описания. Проснулся я утром оттого, что в углу комнаты настойчиво трезвонил терминал. Я никогда не страдал от обилия почты и вообще какого бы то ни было виртуального общения, так что у меня просто ещё не сложилось отключить эту пищалку — поступление корреспонденции, в случае чего, великолепно отражалось подмигиванием огонька. Форменным образом мне пришлось выбираться из постели и плестись к терминалу, проклиная всё на свете. Действительно — письмо, к тому же запечатанное гербом Совета. Я мгновенно подобрался и прекратил нытьё, шутки в сторону. Прикоснувшись к холодной панели, я подтвердил свою личность, после чего быстро просмотрел текст послания. Мне предлагалось прибыть к зданию Совета в девять часов утра сего дня и принять участие в закрытом его заседании, для чего предпочтительней была парадная форма. Прибыть мне рекомендовали вместе со своим Учителем. Вот как оно…

Собственно, сборы много времени не заняли, я подумал и вызвал дежурный двухместный аэрон со стоянки, затем, ещё после секундного размышления, нацарапал коротенькую записку Учителю. Он у меня молодец и собраться успеет. А потом, когда рука машинально потянулась набирать знакомый код, я отдернул её, словно обжёгшись. Инстинкты подсказали мне, что об этом собрании Мари знать не обязательно, только очередное для неё огорчение.

Выбегая из дому, я на ходу застегивал последние пуговицы моего парадного мундира.

Как странно, перечитывая эти строчки, можно подумать, что я уже тогда всё понимал и обо всем догадывался. Не так это.

К превеликому моему сожалению я и до сих пор брожу вслепую по тем закоулкам — пусть теперь это лишь мысленные прогулки, тогда же… я её любил, что мне и помогало — если не понимать, то чувствовать.

Где это всё…

[обрыв]

Часть 3

…в огромных коридорах царила тишина, на всём нашем пути не встретилось ни единого человека.

Залы, залы… возможность побродить здесь всегда была для меня неоценимым удовольствием. Лепные потолки у меня над головой простирались на головокружительную высоту, напоминая не то своды пещер, вымытых некогда могучими потоками в недрах скал, не то невероятного размера паруса, туго натянутые штормовым ветром, готовые вот-вот лопнуть, подобно струне, а затем… различные варианты дальнейших событий резвым хороводом мелькали перед моими глазами, поражая меня не столько своей масштабностью, сколько собственно неожиданным богатством моего воображения.

Сравнить то моё состояние возможно только с той реакцией, которую я встречал иногда, впервые подвозя кого-нибудь на аэроне. Меня почему-то все, кто только узнавал о моей профессиональной специализации, непременно начинали просить «показать класс», это у них так называлось. И вот, когда я, поддавшись на уговоры, опрокидывал привычным движением нашу утлую летающую посудину навстречу бездне небес, у них в глазах отчего-то загорался невероятный огонь, пусть крепко замешанный на страхе, но мгновенно его перебивающий, а дальше ух!.. Спустя целую минуту после приземления они только и были способны, что оглядываться по сторонам, пытаясь понять, на каком они свете, затем следовала всё та же фраза, которая прекрасно подходит и к тому, что я испытывал, направляясь на заседание Совета. «Вот теперь я истинно понял, для чего мы хотим лететь…» — иногда от этой интонации даже у меня наворачивались слёзы. Вот точно так же и я, завороженный этими сводами, словно не шел вперёд размеренным шагом уверенного, пусть и немного храбрящегося человека, но летел куда-то ввысь, напролом, в эти начертанные рукой неведомого мне мастера небеса, туда, где никогда не бывал. Они не давили на меня, нет, они — влекли.

И тут я увидел Учителя, который поджидал подле одного из этих огромных порталов в неизведанное. Верно, он уже успел переговорить кое с кем из Совета, и теперь была моя очередь выслушать последние наставления в свой адрес.

— Я не разочаровался в тебе. Знать, что тебя ожидает пару минут спустя и, при этом, спокойно и достойно ждать поданного тебе сигнала, — это чрезвычайно важная вещь, как для тебя самого, так и для той вселенской миссии, которую ты олицетворяешь. Тебе больше не нужны мои недостойные нотации, сынок, отныне ты абсолютно свободен в своих поступках, ибо их значимость требует от своего носителя совершенной, истинной независимости, каковую может дать человеку лишь он сам.

Я, помню, кинулся возражать ему, дескать, не могу представить себя без мудрого ока Учителя, но он лишь тихонько посмеялся над этим и, сутулясь больше обычного, побрёл в раздумье прочь.

Занятно, я вдруг подумал, что после того мне довелось видеть старика лишь дважды (последний раз не считается, те мёртвые