Я несколько раз с силой выдохнул, чтобы прийти в себя. Всё, вроде бы, в порядке. Подтверждения Совета всё нет, но, как говорится, за недельный срок такие дела не решаются, а вот как раз уведомить меня о том, что годным я в итоге не признан — дело лишней минуты. Они же продолжали молчать, вот и славно. Но ведь мысль была правильная. Коли я сидел всю неделю дома (тоже, кстати, вопрос, был ли я всё это пролетевшее мимо меня время дома?), то график тренировок, назначенный на месяцы вперёд должен быть, безусловно, варварски сломан. А что же тогда…

Терминал, мучительно всматриваясь, или что он там делает, в мои бредни, вывел на экран бэк-копию письма, написанного моим почерком, в котором комендатура Центра уведомлялась о временном переносе по моей просьбе части тренировок к себе домой (как было сказано, «по личным обстоятельствам»), дата стояла недельной давности.

Несложный поиск в памяти терминала показал, что дела мои именно так и обстояли. Программа была полностью проделана, результаты — не вполне, но, опять-таки, в пределах нормы для человека, всерьёз озабоченного какой-то непростой проблемой. Как я ничего не понимал до сих пор, так и оставался в неведении дальше.

Поймите меня правильно, я столь подробно описываю свои тогдашние метания не для того, чтобы читатель посочувствовал досадности моего положения. Цель моя — в другом. Выстроить ряд событий, включающих мои собственные измышления и те когнитивные вывихи, что происходили у меня время от времени, что привели меня в теперешнее положение. Как знать, наверное, я подсознательно пытаюсь тем самым оправдаться перед самим собой, за то, что не углядел, не покаялся вовремя в собственном ничтожестве. Что пренебрёг теми путями, которые представляются мне теперь столь желанными… Не знаю, как и сказать.

Из дома я вышел в полпервого по полудни, тогда светило уже вовсю жарило посреди голубых небес, однако это ничуть не мешало мне продолжить дрожать, как осиновый лист. Меня бил озноб, смотри-ка, логичное завершение парадоксального вояжа под парад-алле стимуляторов. От этого осознания легче не становилось, на душе было гадко и противно, однако, дома оставаться мне больше нельзя. Я сам не знал, на что стал бы способен, просиди я ещё чуть-чуть в этих постылых четырёх стенах. Оставалась возможность, пусть небольшая, выяснить всё же, что происходило всю эту неделю у меня в черепушке.

Ноги сами несли меня вперёд, я даже не задумывался, куда конкретно иду. Время от времени налетал ветер, распахивая полы плаща, после чего я на секунду обязательно останавливался, тщательно укутывался снова, и лишь только затем шёл дальше. Усталость подбиралась всё ближе, но покуда мне удавалось держать её в узде…

[обрыв]

Часть 4

Старания мои были полностью возмещены. Свернув в проулок, я снова аккуратно выглянул и присмотрелся. Да, чувства меня не обманули. Под плотными кронами деревьев стояли Мари и Учитель… проклятие, или мне его теперь называть «Советником Луи Сен-Руалем»?..

Они о чём-то разговаривали, причём Мари — на повышенных тонах, отдельные её слова долетали даже сюда, Учитель же был тих, в нём больше не чувствовалось былого напора уверенности в себе, откровенной покровительственности в голосе. Раньше, до того разговора в Совете, он был совсем не таким. Похоже, чудеса продолжали твориться не только со мной.

Иногда, при шальном порыве ветра я разбирал какие-то разрозненные куски их диалога, позволившие мне получить, в конце концов, некоторое о нём представление. Мари явно спорила по какому-то принципиальному для неё вопросу, Учитель же, не поддаваясь на провокации, старался уйти от разговора, явно показывая абсолютное нежелание говорить на эту тему. Голос у него тоже был усталый. Мне разом стало тяжело на душе.

Последним всплеском их диалога стала фраза Мари, донёсшаяся до меня со всей отчётливостью.

— Он же верит во всё это! Как вы не понимаете, верит, как верят в сказки маленькие дети, а вы хотите всех заставить считать, что это его сознательный выбор!

Учитель покачал головой, на что она резко развернулась на каблуках и чуть не бегом пошла прочь. На миг мне показалось, что… либо Учитель даст ей пощёчину, либо она сама что-нибудь отчудит, я даже собрался выйти из своего укрытия, когда всё вдруг закончилось вот так.

Скажем, попросту ничем. Может статься, наилучшим образом.

Однако это не только не приносило мне облегчения, но даже настораживало ещё больше, в этом всём был намёк на некие неизвестные мне обстоятельства. Помилуйте, ещё час назад я даже не подозревал, что они знакомы, и тут нате! Или это у меня началась паранойя на почве переутомления и излишней ответственности, или… что-то в этом всём действительно было.

Мари же, за которой я следовал несколько кварталов, к счастью, не оглядывалась, так что мне удалось спокойно, не вызывая подозрений, подойти поближе.

— Мари!..

Она обернулась и… всё-таки я так и не уловил мгновение острого беспокойства в её глазах, которого так боялся и так ждал. Значит, не всё так плохо. Просто лёгкое сочувствие по отношению к близкому человеку, взвалившему на себя слишком много, и одновременно укор — по той же причине.

— Здравствуй, ты уже отлип от своих тренажёров?

Насмешливый тон, мгновенно перешедший к нормальным её интонациям, Мари явно хотелось меня зачем-то уязвить, но один только взгляд в мою сторону вернул всё на свои места.

— Тебя что-то беспокоит?

Я уже понимал, что зря затеял этот разговор, Мари выложила бы мне всё сама, пусть позже, но она сделала бы это. Хотя… дело стоило того: хотя бы затем, чтобы выяснить, — Мари в течение этой недели ко мне домой не являлась. От этого уже можно было отталкиваться и идти дальше.

— Нет… просто устал, как собака. Ты не заходила ко мне?

Ага. Вот так, пусть думает, что… не будь дураком, зачем её вмешивать.

— Ты оставил на линии сообщение, чтобы тебя не беспокоили, так что я… Я всё сделала правильно?

Я замялся, пытаясь выбраться из собственных логических построений, Мари же интерпретировала это по-своему. Тогда я даже не мог подозревать всё, что творилось у неё в мыслях. Я просто слушал.

— Вообще-то я была поблизости… случайно проходила мимо. У тебя в окнах не горел почему-то свет, и я решила, что только помешаю тебе отдыхать. Я глупая, да?

Вот уж нет, ты у меня умница. Малышка с добрыми любящими глазами. Я прижал её