Возбужденному моему воображению все представало впреувеличенном свете. Бревно, горевшее в камине, казалось мне огромным, какдерево. Впрочем, на нем и правда сохранились остатки ветвей, напоминавшие рукис обрубленными ладонями. Бревно горело чрезвычайно ярко, и отец шепотомобъяснил мне, что это традиционное рождественское полено. По словам отца, егобратья собственноручно срубили подходящее дерево и притащили увесистый ствол излеса.

— Полено будет гореть все двенадцать днейРождества, — сказал отец.

Наконец дамы и кавалеры заняли места по обеим сторонамдлинного стола и по широкой лестнице в зал величаво спустился глава клана, отецмоего отца, Дуглас, великий граф Доннелейта.

То был убеленный сединами старик с пышной белой бородой иудивительно румяными щеками. На нем был тартан — клетчатая шотландская юбка,которую он носил с чрезвычайным достоинством. Его сопровождали три женщиныредкой красоты — то были его дочери, мои родные тетки.

Отец вновь шепотом предупредил, что я должен молчать ивоздержаться от вопросов. Замечу, джентльмены, что я уже успел привлечьвнимание собравшихся за столом. «Кто этот высокий молодой человек? » — то идело слышалось вокруг. К тому времени у меня выросли борода и усы, густые,темно-каштанового оттенка. Кожа моя по-прежнему оставалась гладкой и нежной,однако же меня никак нельзя было принять за рослого мальчика. Волосы мои тожеотросли и уже доставали до плеч.

С нескрываемым любопытством я наблюдал за тем, какрассаживались гости. Я видел, как на верхней площадке лестницы появился хормонахов — все в длинных белых одеяниях, на голове у каждого выстрижена тонзура,то есть оставлен лишь узкий круг волос над ушами. Хор запел, и дивный напев егобыл преисполнен радости и печали одновременно. Должен сказать, музыка, которуюя слышал впервые, явилась для меня огромным потрясением. Она одурманила меня,точно ядовитое зелье, пронзила, точно стрела. В какое-то мгновение у меня дажеперехватило дыхание.

Однако происходящее вокруг по-прежнему не ускользало отмоего внимания. Слуги внесли в зал исполинскую голову жареного кабана,возлежавшую на золотом блюде в окружении зелени, золотых и серебряныхукрашений, а также расписных деревянных яблок, которые удивительно походили нанастоящие.

Следом прямо на длинных вертелах для жарки в зал быливнесены кабаны, предназначавшиеся для еды. Слуги опустили дымящиеся туши наспециальные маленькие столики и принялись разрезать ароматное мясо.

Да, и зрение мое, и слух жадно впитывали новые впечатления.Но сознание мое было полностью поглощено сладостными песнями монахов. Старинныйгаэльский гимн, вылетающий из множества нежных глоток, до сих пор звучит у меняв ушах:

Что за дитя мирно спит сейчас

В объятиях Девы Марии…

Джентльмены, вы наверняка знаете эту старинную песню. Онасложена примерно в те же времена, когда в Ирландии и Шотландии возник обычайпраздновать Рождество. Если вам знакома эта упоительная мелодия, вы, возможно,поймете, что творилось со мною в те мгновения, когда сердце мое пело вместе схором монахов и музыка заполняла собой все вокруг.

Мне казалось, я вновь обрел блаженство, которое испытывал вматеринской утробе. А может, я познал блаженство в другом месте и в другоевремя? Я знал лишь одно: чувство, охватившее меня, невероятно глубокое и полноечувство, было мне уже знакомо. Оно не имело ничего общего с приступомнеистового возбуждения. То была чистая, высокая радость. Мне хотелосьтанцевать, я едва сдерживался, чтобы не схватить за руки тех, кто сидел застолом со мной рядом. Я сознавал, что переживаю сейчас редкие, драгоценныемгновения, за которые давным-давно мне пришлось дорого заплатить.

Пение прекратилось так же внезапно, как и началось. Монахамналили вина. Они спустились по лестнице и покинули зал так же беззвучно, как ивошли сюда. Гул оживленных голосов вокруг меня становился все громче.

Глава клана уже несколько раз поднимался, провозглашаятосты. Вино лилось рекой. Люди, сидевшие за столом, вовсю работали челюстями.Отец время от времени отрезал куски от огромных кругов сыра и протягивал ихмне. Я поедал их, точно взрослый человек. Потом отец украдкой послал за молокомдля меня. Гости, поглощенные едой, разговором, смехом и шутками, не обратили наэто внимания.

Но по мере того, как проходило время, я все чаще ловил насебе любопытные взгляды. До слуха моего все чаще долетали недоуменныеперешептывания. Некоторые из гостей откровенно указывали на меня пальцами или,нагнувшись через стол, без обиняков спрашивали у моего отца:

— Кого это ты привез с собой?

Всякий раз отец делал вид, что взрыв смеха или слишкомгромкий разговор мешают ему ответить. Я заметил, что ел он без всякого аппетитаи время от времени бросал по сторонам обеспокоенные взгляды. Внезапно онвскочил на ноги и поднял кубок. Длинные спутанные волосы отца мешали мнеразглядеть выражение его лица, однако я слышал его взволнованный звенящийголос, легко перекрывший стоявший в зале шум:

— Возлюбленный мой отец и дорогая матушка, старшие моибратья и досточтимые родственники, позвольте мне представить вам сего юношу —моего сына Эшлера!

В ответ раздался хор изумленных голосов, оглушительный рев,который внезапно смолк, уступив место потрясенному молчанию. В течениенескольких мгновений лишь прерывистые вздохи да испуганный шепот нарушалитишину. Взоры всех собравшихся были устремлены на нас — на отца и на меня. Отецсделал знак правой рукой, и я, догадавшись, чего он хочет, встал рядом с ним вовесь рост — я возвышался над отцом на целую голову, хотя по сравнению с другимимужчинами он отнюдь не выглядел низкорослым.

И вновь до слуха моего долетел шелест вздохов иперешептываний. Одна из женщин даже испуганно вскрикнула. Глава клана устремилна меня пристальный взгляд из-под косматых седых бровей. В его прозрачныхголубых глазах сверкнул недобрый огонек. Охваченный дурным предчувствием, ябросил растерянный взгляд по сторонам.

Монахи, до той поры ожидавшие в холле, опять вошли втрапезный зал. Некоторые из них приблизились к столу, дабы получше меняразглядеть. Эти люди в длинных, подобных женским одеяниях, с блестящими лысымимакушками поразили мое воображение. Один за другим монахи подходили к столу, аволнение, охватившее гостей при неожиданном известии, все усиливалось.

— Это мой сын! — вновь провозгласил отец. —Плоть от плоти моей! Это Эшлер, вновь пришедший в мир!

На этот раз испуганные крики вырвались из уст сразунескольких женщин. Некоторые из них лишились чувств. Мужчины повскакали соскамей. Глава клана тоже поднялся со своего места и со всей силы ударил постолу обеими кулаками. Приборы и тарелки жалобно зазвенели, а из кубковвыплеснулось вино.

Внезапно, с неожиданной для своего возраста легкостью, главаклана вскочил на скамью.