Стояла самая суровая зимняя пора, точнее говоря — первые днипосле Рождества. Обыкновенно в это время года темные и жестокие страхиовладевают крестьянами. Они уверены, что в зимнюю стужу призраки умерших вольнорасхаживают по земле и ведьмы беспрепятственно совершают свои злые деяния.Чтобы заглушить охватывавший души ужас, крестьяне, забыв учение Христа,возвращались к языческим верованиям. Нарядившись в звериные шкуры, с песнями иплясками ходили они от дома к дому, требуя воздаяний от своих суеверныходносельчан. Таков старинный обычай.

Мы с отцом путешествовали верхом, и когда нам встречалисьдеревенские постоялые дворы, мы останавливались там для краткого отдыха. Обычноночевать нам приходилось на сеновале, в обществе простолюдинов. Помню,вездесущие клопы и блохи доставляли нам немало мучений и беспокойства. Делатьостановки приходилось часто, ибо я нуждался в молоке. Я с жадностью пил его —теплое, только что из-под коровы. Оно было вкусным, хотя и не таким сладким,как молоко матери. С огромным удовольствием я поглощал и мягкий деревенский сыр— он тоже пришелся мне по вкусу.

Мы ехали на добрых конях, завернувшись в теплые шерстяныеплащи, подбитые мехом. Большую часть путешествия я с удивлением взирал на снег,падающий с неба, на убеленные поля и на бедные деревни, где мы находили приют вкрытых соломой харчевнях, вокруг которых теснились убогие хижины. Мы видели,как на лесных опушках поселяне, наряженные в звериные шкуры, разжигают костры иустраивают вокруг них пляски, надеясь таким образом прогнать злых духов. Те же,кто оставался дома, пребывали во власти бесконечного ужаса.

— Посмотри, — сказал как-то отец. — Эторазвалины большого католического монастыря. Вон они, там, на холме. Аббатствобыло построено во времена святого Августина. Его сожгли по приказу короля. Тобыла година тяжелых испытаний и бедствий для всех, кто предан Христу. Святыеобители предавались поруганию и разграблению. Монахи и священники изгонялисьпрочь. Статуи святых летели в огонь, витражи разбивались, и ныне, как ты видишьсам, под монастырскими сводами царит мерзость запустения. От былой красоты ивеличия не осталось и следа. Подумать только, все это свершилось согласно злойволе одного лишь человека, облеченного властью. По своей прихоти он разрушилто, над чем множество людей трудились столетиями. Эшлер, в этом мире много зла.Ты пришел сюда, чтобы бороться с ним.

Я отнюдь не разделял уверенности отца. Говоря откровенно,его непоколебимая убежденность, его незыблемая вера в мое высокоепредназначение внушали мне опасения. Я чувствовал: мне открыто то, о чем отецне имеет представления. Дарованное мне знание заставляло меня отнестись ксловам отца с известным скептицизмом — да будет мне позволено употребить всвоем рассказе это современное слово. Внутри меня крепли сомнения. Сознаниетого, что отец мой пребывает во власти заблуждений и предается необоснованныммечтаниям, становилось все отчетливей. Однако я сам не знал, что заставляетменя думать именно так. Иногда передо мной вновь возникало видение: круги,бессчетное множество кругов, сложенных из камней и образованных танцующимичеловеческими фигурами. Я пытался разглядеть покрытые рисунками камни, изкоторых был сложен центральный круг, — внутри его находился лишь еще один,человеческий.

Я обыскивал тайники собственной памяти, призывая на помощьвсе знания, которыми был наделен с рождения. Я уже жил прежде, в этом не былосомнений. Но я не сомневался и в том, что этому человеку, моему отцу, не могутбыть известны мое подлинное предназначение и моя подлинная сущность. Янадеялся, что со временем передо мной откроется истина. Но откуда я мог знать,когда это произойдет и произойдет ли вообще?

Мы миновали развалины монастыря, копыта наших лошадейпроцокали по каменному полу лишенного крыши здания. Зрелище было стольпечальным, что я не смог сдержать слезы. Невыносимая скорбь переполняла душу.Запустение, открывшееся моему взору, пронзило меня чувством отчаяннойбезнадежности. Пребывая во плоти, я содрогался от великой боли. Отец, заметив моесостояние, попытался успокоить и ободрить меня.

— Не горюй, Эшлер, — сказал он. — Наш путьблизится к концу. К счастью, наш родовой замок избежал подобной участи.

Вскоре мы оказались в глухом, темном лесу, где дорогапревратилась в едва различимую тропу. Я чувствовал, что в густых заросляхскрываются стаи волков. Я ощущал, что звери изнывают от голода, ощущал запах,исходящий от их шкур. Когда мы проезжали мимо нескольких хижин, затерянных вчаще, никто не вышел на наш зов, хотя из отверстий в крышах валил дым.

Постепенно дорога, становясь все более крутой и отвесной,увела нас в горы. Останавливаясь на открытых площадках, мы могли разглядетьбушующее внизу море и скалистый берег. Впервые нам пришлось ночевать, не имеянад головой надежной крыши, — в лесу, под деревьями. Стреножив лошадей, мыс отцом улеглись и крепко прижались друг к другу под толстыми одеялами. Внепроглядной тьме я ощущал себя слабым и беззащитным, и загадочные звукиночного леса заставляли трепетать мое сердце.

Где-то около полуночи отец очнулся от сна. Изрыгаяпроклятия, он вскочил на ноги и выхватил из ножен меч. Я видел, что он вярости, однако не мог понять ее причины, ибо вокруг царила тишина.

— Что за глупый сброд! — бормотал отец. —Трусливы и беспомощны, хоть и живут вечно.

— О ком ты, отец?

— О маленьком народе — о ком же еще. Они не получаттого, что хотят. Вставай, нам больше нельзя здесь оставаться. Да и замок ужеблизко.

В полной темноте мы осторожно двинулись по дороге. В ту порупопасть в нашу драгоценную долину можно было двумя способами. Туда вели главнаядорога, по которой беспрестанно проезжали телеги, везущие продукты на городскойрынок, и морской пролив, где стояли на якоре корабли, доставлявшие товарыморем. Обоими путями прибывали в долину многочисленные пилигримы, жаждущиеположить свою скромную лепту к алтарю святого Эшлера, стать свидетелямичудесных исцелений, прикоснуться к гробнице святого.

Случай, произошедший ночью, усилил терзавшие меня опасения.Я знал, что неведомый маленький народ чего-то ожидает от меня, но не могпонять, чего именно. К тому же мне мучительно хотелось молока или сливок —чего-то белого, сладкого и текучего.

Горы Шотландии видело немало войн, сообщил мне отец. На этихземлях многократно разгорались кровавые битвы. И наши родичи, клан Доннелейт,насмерть стояли против королевского войска. Они всеми силами противилисьсожжению монастырей, разграблению церквей и, доколе это было возможно, храниливерность Папе Римскому. Лишь под жестоким принуждением шотландцы прибыли в этудолину, а торговые суда встали на якорь в тесном порту.