Выйдя из часовни, мы направились в жилище священника,находившееся в ризнице собора. Маленькая, жарко натопленная комната, в котороймы оказались, совершенно не походила на просторные опочивальни и трапезныезалы, где мне приходилось бывать до тех пор. Подобные тесные, но уютныепомещения я видел прежде лишь в придорожных харчевнях.

Устроившись у очага, я уже протянул к нему ладони, но тутвспомнил, как глава клана хотел сжечь меня, и поспешно спрятал руки подбархатный плащ.

— А кто такой Талтос? — неожиданно для себя самогоспросил я, повернувшись к троим своим спутникам, сидевшим за столом.

Все они не сводили с меня глаз, но при этом хранили молчание.

— Ведь именно так вы меня назвали, — настаиваля. — И кто такой Эшлер, святой, который приходит в этот мир вновь и вновь?

Услышав последний мой вопрос, отец прикрыл глаза и с видомсамого сурового осуждения покачал головой. Его отец, глава клана, судя повсему, едва сдерживал новый приступ гнева. И лишь священник по-прежнему смотрелна меня как на долгожданного посланца небес. Именно он нарушил молчание.

— Ты и есть Эшлер, сын мой, — произнес он. —Ты и есть святой, который с благословения Господа вновь и вновь обретает плоть,дабы вновь и вновь приходить в этот мир. Многократно рождаясь, он прославляетсвоего Создателя. Подобно Святой Деве, что понесла от Духа Святого, и пророкуИлии, что был взят на небо живым, он попирает законы природы. Господь пожелал,дабы через женские чресла, а возможно, и через женские прегрешения ты вновь ивновь находил путь на эту бренную землю.

— Насчет прегрешений можно не сомневаться! —мрачно изрек глава клана. — Всякому понятно, что он появился на свет небез помощи ведьмы. И эта ведьма завлекла в свои сети члена нашего клана.

Отец мой, испуганный и смущенный, молчал, потупив голову. Япосмотрел на священника. Мне хотелось рассказать ему о своей матери, о том, чтона левой руке у нее есть шестой палец, который, по ее собственному признанию,является ведьминой меткой. Однако я не осмелился. Я знал, что старый главаклана жаждет моей смерти. Я ощущал исходившую от него ненависть. И этаненависть заставляла меня содрогаться сильнее, чем самый лютый холод.

— Не зря говорят, что Бог шельму метит, — процедилглава клана. — Моему сыну, будь он трижды проклят, удалось сделать то, чтов течение столетий не удавалось сделать маленькому народу, живущему на холмах.

— Разве ты видел, как желудь падает с дуба? —вопросил священник. — Откуда ты знаешь, что это оборотень, а не плоть отплоти твоей? На чем зиждется твоя уверенность?

— У нее было шесть пальцев, — едва слышным шепотомпризнался мой отец.

— И ты делил с ложе с ведьмой! — презрительнобросил глава клана.

Отец мой кивнул и прошептал, что она занимала весьма высокоеположение, но имя ее он не имеет права открыть. Одно лишь он может сказать всвое оправдание: она обладала столь сильной властью, что сумела его запугать.

— Никому и никогда не говори об этом, — приказалсвященник. — Никто не должен знать, что произошло. Я возьму на себяпопечение об этом благословенном ребенке. Позабочусь о том, чтобы он хранилнезапятнанное целомудрие и никогда не прикоснулся к женскому телу.

Потом он взял меня за руку и отвел в маленькую теплуюспальню, где мне предстояло провести ночь. Указав на кровать, священник вышел,заперев за собой дверь. Единственное в комнате крошечное оконце было сплошьпокрыто морозными узорами. Однако сквозь него мне удалось разглядеть клочоктемного ночного неба, усыпанного звездами.

Что означали все те странные и загадочные слова, которые мнетолько что довелось услышать? Я терялся в догадках. Вглядываясь сквозьзаиндевевшее окно в темноту, в которой угадывались контуры леса и неровные вершиныгор, я ощущал, как страх сжимает мое сердце. Мне казалось, я вижу, как зловещиемаленькие существа выходят из своих укрытий. Я слышал их голоса. Слышалбарабанную дробь. Они били в барабаны, надеясь испугать Талтоса, сделать егобеззащитным, окружить и захватить. Сотвори для нас великана, молили они.Сотвори для нас великаншу. Сотвори новых существ, которые накажут людей. Явидел, как они карабкаются по стенам, пытаются открыть окно, неумолимоприближаясь ко мне…

Вне себя от испуга, я ничком рухнул на кровать. Но когда яосмелился вновь открыть глаза, окно по-прежнему было плотно закрыто, рамы идверные запоры целы. Собственные фантазии довели меня до исступления. Я сам непонимал, почему мною вдруг овладела паника. Ведь мне случалось ночевать в сельскиххарчевнях, под одной крышей с вонючими пьяницами и грязными шлюхами, а то и подоткрытым небом, в лесу, где бродили голодные волки.

А теперь я находился в тепле и безопасности.

Примерно за час до рассвета священник вошел в мою комнату. Язнал, что этот предрассветный час считается порой ведьм. Когда я проснулся,громко звонил церковный колокол, и звон его, неумолчный и раскатистый, был мнезнаком. Этот звон, подобный беспрестанному стуку молота по наковальне, я слышалво сне.

Священник наклонился ко мне и потряс за плечо.

— Вставай, Эшлер, — сказал он. — Нам пора.

Мы вышли на улицу. Вдали я увидел башни замка и горевшие наних факелы. Ночное небо, усыпанное звездами, еще не начинало светлеть. Толстыйснежный ковер покрывал землю. Колокол по-прежнему звонил, и звон этот проникалвнутрь моего сознания, вызывая дрожь. Священник заметил это и крепко сжал моюруку, пытаясь успокоить.

— Этот звон изгоняет дьявола, — пояснилсвященник. — Демоны и духи, обитающие в долине, не в силах его вынести.Вся нечисть, что таится в укромных местах, все порождения дьявола, заслышавего, бросаются врассыпную. Если маленький народ отважился ночью выйти из своихукрытий, этот звон отпугнет его. Маленькие существа поняли, что ты уже пришел вмир. Колокол защитит нас. Колокол загонит их обратно в лесную глушь, где они несмогут причинить нам хотя бы малейший вред.

— Но кто они такие, эти существа? — дрожащимголосом осведомился я. — Колокол пугает меня.

— Нет-нет, дитя мое, — горячо возразилсвященник. — Ты не должен пугаться. Колокольный звон — это голос Бога.Отринь страхи и следуй за мной в церковь.

И он обнял меня своей теплой сильной рукой и коснулся щекисвоими нежными и трепетными губами.

— Да, отец, — ответил я. — Я готов за тобойидти.

Ласка священника казалась мне сладостной, как материнскоемолоко.