— Вот он, наш принц! — воскликнула она. — Вотон, наследник, о котором так мечтал король!

Другие женщины лишь испуганно качали головами, пытаясь ееуспокоить. Они твердили, что произошло нечто невероятное и мне не быватьнаследником. Меж тем мать моя, метаясь на подушках, издавала горестные вопли,призывая собственную свою мать, сестру и всех, кто когда-либо любил ее, исокрушаясь о том, что все они теперь с отвращением отвернутся от нее. Смерть —единственное и желанное избавление, твердила она, рыдая. Не будь самоубийствосмертным грехом перед Господом, она покончила бы с собой.

Но каким образом мне выбраться из дворца, подумал я. Чтостанется с матерью? Участь ее тревожила меня. Разумеется, она не любила меня,считала свое дитя монстром, однако я не мог платить ей ненавистью. Я знал, ктоя такой, знал, где мне надлежит быть и какой удел мне предстоит. Мне былооткрыто все. Я знал также, что мать моя несправедлива ко мне и я не заслужилстоль неприязненного отношения. Однако я не был способен выразить свои ощущениясловами или объяснить, на чем они основаны. Несмотря на отвращение, котороевыказывала ко мне мать, я хотел лишь одного: защитить ее.

Мы — я и все эти женщины — стояли в спальне, освещенноймножеством свечей, под низкими темными потолками. Повивальная бабка постепенноуспокоилась. Восторг, сиявший в ее глазах, потух. Теперь она разделяла общеемнение: чудовищного выродка необходимо тайком убрать из дворца и уничтожить.

Уничтожить! Это слово было мне слишком хорошо знакомо. « Нона этот раз все будет иначе, — решил я. — На этот раз я не намеренсдаваться так легко. Я не дам себя уничтожить. Прежние уроки не прошли для менядаром. И я во что бы то ни стало сохраню свою жизнь».

Но вот отворилась потайная дверь, и в опочивальню вошел мойотец, Дуглас Доннелейт, рослый мужчина с длинными спутанными волосами. Одет онбыл с подчеркнутой небрежностью, тем не менее внешность его несла на себеочевидную печать благородства.

Все это время Дуглас находился во дворце и, получив тайнуювесть от королевы, поспешил на ее зов. Когда он вошел в спальню и увидел меня,лицо его выразило крайнюю степень изумления. Однако то был вовсе не ужас,который я наблюдал на лицах окружавших меня женщин. В глазах моего отца я различилпроблеск родительских чувств, гордости — и даже благоговения.

— Так вот он, Эшлер, который рождается вновь ивновь, — прошептал Дуглас.

Я заметил, что у него карие глаза и каштановые волосы.Значит, внешне я пошел не только в свою несчастную мать, но и в отца.Оказывается, мое имя — Эшлер! Я ощущал, как новость — а для меня это известиебыло новостью — проникает в глубины моего сознания. Отец меж тем заключил меняв объятия и покрыл поцелуями. Я чувствовал себя на вершине блаженства. Ностоило мне взглянуть на убитую горем мать, как из глаз моих хлынули слезы.

— Отец, мне нельзя здесь находиться, — произнеся. — Этот дворец мне враждебен. Мы должны покинуть его без промедления.

И тут я осознал, что более ничего не знаю ни о своем отце,ни о себе самом. Но в то же время я, как уже было сказано, с рождения обладалнеким знанием. То было чрезвычайно странное знание, пришедшее неведомо откуда,непоколебимое, существовавшее вечно.

Отец не нуждался в моих указаниях. Он тоже был встревожен.Он знал, что нам следует бежать.

— Увы, нам придется проститься с королевой, — тихопроизнес он. — Проститься навсегда. Ее печальная участь предрешена.

Сказав это, Дуглас перекрестился и осенил мой лоб крестнымзнамением. Потом, не тратя более времени на разговоры, он бросился к потайнойвинтовой лестнице, увлекая меня за собой.

Через несколько минут мы выбрались из дворца и устремились ккрытой лодке, которая ожидала нас, покачиваясь на темных водах реки Темзы. Лишьоказавшись на берегу, я вспомнил, что не успел попрощаться с матерью. Печаль игорькие сожаления о том, что я родился в столь неподходящее время, в стольопасном и враждебном мне месте, пронзили мою душу. Жестоким испытаниям, неоднажды выпадавшим на мою долю, предстояло начаться вновь. Помню, чтонеизбежная борьба страшила меня и, будь у меня такая возможность, я предпочелбы смерть. Неотрывно смотрел я на темную гладь реки, отравленной стокамимногонаселенного города Лондона, и жаждал, чтобы эта зловонная тьма поглотиламеня навсегда. Перед внутренним моим взором открылся темный бесконечныйтуннель, из которого я вышел. Я жаждал вновь скрыться там. Слезы градомкатились из моих глаз.

Крепкая рука отца легла на мое плечо.

— Не плачь, Эшлер, — сказал он. — Все, чтотебя ожидает, предопределено Господом.

— Предопределено Господом? Но мать моя погибнет накостре! Как может Бог желать этого? — воскликнул я.

Мне снова хотелось материнского молока. Хотелось ощутитьблизость матери. Я горько сожалел о том, что не припал к ее груди напоследок,прежде чем расстаться с ней навсегда. Мысль о том, что мать моя, подарившая мнеплоть, погибнет в языках беспощадного пламени, казалась мне невыносимой. Яготов был умереть, лишь бы не думать об этом.

Таково было мое рождение, которое я описал вам, джентльмены,без всяких прикрас и преувеличений. Таковы были мои первые часы, проведенные вэтом мире, полном тревог и опасностей. Доколе я пребывал во плоти, воспоминанияо них не изгладятся из моей памяти. Теперь картины далекого прошлого предстаютпредо мной с изумительной отчетливостью, ибо я снова обрел плоть. Но имя Эшлерничего не говорит мне. Я не знаю и никогда не узнаю, кем в действительности былЭшлер, — по ходу моего рассказа вы поймете почему.

Прошу, джентльмены, запомните мои слова. Отнеситесь к ним сполным доверием. Повторяю, я ничего не знаю о святом, первоначально носившемэто имя.

В дальнейшем мне многое предстоит увидеть собственнымиглазами. О многом мне будет рассказано. Я увижу изображение святого Эшлера навитраже в соборе, что стоял в шотландских горах, в городе Доннелейт. Мне будетоткрыто, что я — очередное его воплощение, святой Эшлер, «вновь явившийся вэтот мир».

Но, джентльмены, я обещал рассказывать лишь о том, чтохранит моя собственная память. О том, что я знаю и знал всегда.

Нам с отцом потребовалось немало дней и ночей, чтобыдобраться до Шотландии.