Тут в собор вошли несколько человек в меховых плащах скапюшонами. Все они были обвешаны оружием. Священник заговорил с нимипо-латыни, отдавая распоряжения. Слов его я почти не понял. Впрочем, я и такзнал, что мне предстоит отправиться в Италию морем. Понимал я и то, что отныненахожусь в полной зависимости от этих людей. Охваченный страхом и тревожнымипредчувствиями, я обернулся к витражу с изображением святого Эшлера, словно ищау него защиты.

Я неотрывно глядел на портрет святого, составленный изкусочков цветного стекла. И вдруг произошло чудо — самое что ни на естьнастоящее чудо. Взошло солнце, и, хотя лучи его не коснулись витражного окна,стекло вдруг наполнилось светом, который сделал лицо святого необычайно живым иярким. На моих глазах святой Эшлер буквально исполнился огня жизни. Темные егоглаза сверкнули, розовые губы изогнулись в улыбке, складки красного одеяния,казалось, пришли в движение. Я понимал, что это всего-навсего игра света, обманзрения. Но обман этот потряс и заворожил меня.

Мир и покой снизошли в мою смятенную душу.

Перед внутренним моим взором встало искаженное ужасом лицоматери, в голове у меня вновь зазвенел ее отчаянный крик. Я увидел, как всечлены клана Доннелейт, точно стая испуганных крыс, несутся от меня прочь.

— Будь святым! — раздался над моим ухом шепотсвященника. В этот момент я мысленно принес обет, хотя страх сковал мои уста,не давая произнести ни слова.

Потом взгляд мой снова устремился к витражному окну. Яхотел, чтобы облик святого запечатлелся в моем сердце во всех подробностях.Впервые я заметил, что босые ноги святого Эшлера попирают распростертые наземле тела маленьких существ — троллей, гномов и прочих демонов ада. Увидел ятакже, что в руках святой сжимает посох и конец этого посоха пронзает телодьявола. Прислушиваясь к биению собственного сердца, я внимательно разглядывалмастерски сделанные изображения всей этой нечисти.

Солнце освещало окно так ярко, что куски цветного стеклаизлучали сияние. Казалось, святой сделан из драгоценных камней! Никогда преждене видел я подобной красоты — блеск золота, глубокое мерцание рубинов исапфиров, ослепительная белизна алмазов.

— Святой Эшлер… — благоговейно прошептал я. Один извооруженных людей взял меня за руку.

— Иди с Богом, Эшлер. Вручи свою душу Господу, и к томувремени, когда смерть вновь придет за тобой, ты познаешь мир.

Таким было мое рождение, джентльмены. Так я пришел в этотмир. Теперь я должен рассказать вам о событиях, которые последовали за этим, отом, каких высот я достиг.

Итак, я покинул Доннелейт, чтобы уж никогда более не увидетьстарого лаэрда, главу клана. Я понимал, что надолго расстаюсь с долиной, собороми священником. Небольшая лодка уже поджидала меня и моих спутников. На этомутлом суденышке мы пробрались между льдов, вышли из узкой гавани и двинулись наюг. Вскоре мы достигли большого корабля. Вслед за своими спутниками я поднялсяна борт. Меня немедленно заперли в тесной каюте. Я был пленником — в этом неоставалось сомнений. За все время пути я поддерживал свои силы лишь молоком,потому что любая другая пища вызывала у меня отвращение, а из-за постояннойкачки я страдал от приступов тошноты.

Никто из моих спутников не счел нужным объяснить, почемуменя держат взаперти. Никто не попытался хоть как-то успокоить и ободрить меня.Напротив, я был лишен любых средств, скрашивающих досуг. У меня не было никниг, ни даже четок, дабы читать молитвы. Мои бородатые молчаливыесопровождающие, судя по всему, относились ко мне с опаской. Так или иначе, ониявно не желали отвечать на мои вопросы. Наконец от тоски и одиночества я впал внекое умственное оцепенение и коротал время, распевая песни, составленные изтех немногих слов, что были мне известны.

Тогда мне казалось, что слагать из слов песни — это то жесамое, что сплетать из цветов венки и гирлянды. Соединяя слова друг с другом,следует думать не об их смысле, но лишь о красоте и благозвучии. Я пел почтибез умолку. Выяснилось, что голос у меня глубокий и сильный, — звучаниеего я сам находил на редкость приятным. Итак, весьма довольный собой, я лежална своей узкой койке и, закрыв глаза, распевал гимны собственного сочинения,отдаленно напоминавшие те, что я слышал в Доннелейте. В этом блаженном трансепроходили целые дни, и лишь сон мог заставить меня замолчать.

Не помню, когда я заметил, что зима кончилась. А может,теплые края, в которых мы оказались, не знали зимней стужи. Так или иначе, мыдостигли берегов Италии, и, выглянув из крошечного зарешеченного окна своейкаюты, я увидел неописуемой красоты скалы и зеленые холмы, залитые солнечнымилучами. Наконец мы бросили якорь в порту крупного процветающего города,подобного которому я доселе не видел.

Когда мы сошли на берег, со мной произошло весьма важноесобытие. Двое моих спутников, по-прежнему хранившие упорное молчание в ответ навсе мои вопросы, отвели меня в город и оставили одного перед воротами монастыря.

С церковной колокольни раздавался мелодичный перезвон.

На прощание один из провожатых сунул мне в руку небольшойсверток.

Я стоял в полной растерянности, жмурясь от непривычно яркогосолнца. Наконец какой-то монах открыл ворота и окинул меня изучающим взглядом.На мне по-прежнему был роскошный бархатный костюм, который я получил влондонском королевском дворце. Однако за время долгого путешествия он изряднозапачкался и истрепался, а борода моя и волосы сильно отросли. В руках я держаллишь маленький сверток. Вне себя от смущения, я протянул его монаху.

Когда монах развернул его, выяснилось, что сверток состоитиз нескольких слоев полотна и кожи. Внутри же оказалось письмо, написанное набольшом пергаментном листе, сложенном вчетверо.

— Входи, прошу тебя, — ласково и приветливообратился ко мне монах.

Развернув пергамент, он пробежал глазами строки письма.Потом он поспешно удалился, оставив меня в тихом и безлюдном внутреннем дворемонастыря, где на ухоженных клумбах росли цветы изумительного золотистого оттенка.Полуденное солнце заливало все вокруг своими жаркими лучами. Издалекадоносилось пение, и печальный напев, выводимый чистыми мужскими голосами,напомнил мне тот, что я слышал в Доннелейте.

Как вы помните, пение всегда производило на меня удивительносильное впечатление. Закрыв глаза, я наслаждался благоуханием цветов иисполненными божественного согласия звуками.

Тут во внутренний двор вышли несколько монахов. Те, которыхя встречал в Шотландии, носили белые одеяния. На здешних же были рясы из грубогокоричневого сукна и простые кожаные сандалии. Неожиданно они принялись обниматьи целовать меня точно долгожданного гостя.

— Брат Эшлер! — доносилось со всех сторон. Лица ихбыли столь добры, улыбки столь радостны, что я не мог сдержать слезы умиления.