Сзет сидел на краю, на самой вершине, болтая ногами над пропастью в сто высоких этажей. Башня нависала над пропастью. На гладкой поверхности плоской стороны блестело стекло.

Стеклянные окна. Обращенные на восток, прямо к Изначалью. Когда Сзет впервые здесь очутился – сразу же после того, как был изгнан из родных краев, – то не понял, до чего же эти окна странные. В те дни он все еще был привычен к слабым Великим бурям. Дождь, ветер и медитация.

В этих проклятых землях камнеходцев все было по-другому. Ненавистные земли. Земли, пропитанные кровью, смертью и криками. И… и…

«Дыши». Он глубоко вдохнул и выдохнул, встал на краю парапета на вершине башни.

Он сражался с тем, кого не могло быть. С человеком, который впустил в себя буресвет и познал бурю внутри. Это означало… проблемы. Много лет назад Сзета изгнали за то, что он поднял тревогу. Ложную тревогу, сказали они.

Приносящих пустоту больше нет, сказали они.

Сами духи камней пообещали это.

Старых сил больше нет.

Сияющие рыцари пали.

Остались только мы.

Остался только… неправедник.

– Разве я не был верным? – возопил Сзет, наконец-то обратив лицо к солнцу. Его голос эхом раскатился среди гор и их духов-душ. – Разве я не покорился, не сдержал клятву? Разве я не исполнил то, чего ты от меня потребовал?

Убийства за убийствами. Он устало моргнул.

КРИКИ.

– Как быть, если шаманы ошиблись? Как быть, если они изгнали меня зря?

Это означало Конец Всего. Конец правды. Это означало, что все утратило смысл, и его клятва не имеет никакого значения.

И это означало, что он убивал без причины.

Сзет спрыгнул с вершины башни, и белые одежды – теперь они так много для него значили – заполоскались на ветру. Он заполнил себя буресветом и обратился к востоку. Его тело рванулось в ту сторону, падая сквозь небеса. Неправедник мог путешествовать так лишь некоторое время; его буресвета надолго не хватало.

Слишком несовершенное тело. Сияющие рыцари… как утверждают… говорят, у них это получалось лучше… как у Приносящих пустоту.

Его буресвета хватило ровно на то, чтобы покинуть горы и приземлиться в деревне в предгорьях. Местные жители часто оставляли для него сферы в качестве подношения, считая кем-то вроде бога. Он подпитывался их светом и двигался дальше, пока не попадал в другой поселок, где тоже был буресвет.

Чтобы попасть туда, куда направлялся Сзет, требовалось несколько дней, но он вознамерился отыскать ответы на свои вопросы. Или, если не получится, убить кого-нибудь.

В этот раз он выберет сам.

Забираясь на центральный шпиль Нарака, Эшонай махала рукой, пытаясь отогнать маленького спрена. Он плясал вокруг ее головы, похожий на крохотную комету, чей хвост испускал кольца света. Жуткое существо. Почему он не оставит ее в покое?

Наверное, не может. Она ведь, в конце концов, испытывала нечто чудесное и новое. Нечто, случившееся впервые за много веков. Буреформа. Форма истинной мощи.

Форма, подаренная богами.

Эшонай продолжала подниматься по ступенькам, бряцая доспехом. Ей было в нем удобно.

Пятнадцать дней она осваивала новую форму, пятнадцать дней слушала новые ритмы. Сначала воительница часто на них настраивалась, но это многих сильно тревожило. Она уступила и вынудила себя настраиваться на старые, знакомые ритмы, пока беседовала с кем-то.

Это было трудно, потому что старые ритмы казались теперь такими унылыми. Внутри новых ритмов, чьи названия Эшонай каким-то образом интуитивно угадывала, слышались чьи-то тихие голоса, которые говорили с ней. Давали ей советы. Если бы ее народ получал такие наставления на протяжении веков, он бы точно не пал так низко.

Эшонай достигла вершины шпиля, где ее ждали четверо. Ее сестра Венли среди них, и тоже в новой форме – с шипастыми броневыми пластинами, красными глазами, грациозная и опасная. Это собрание должно пройти совсем не так, как предыдущие. Эшонай перебрала новые ритмы, следя за тем, чтобы не напевать их вслух. Остальные были еще не готовы.

Генерал села и ахнула.

Ритм! Он был похож на… ее собственный голос. Ее крик боли. Что это такое?! Эшонай покачала головой и поняла, что машинально подняла руку к груди, словно в тревоге. А когда разжала ладонь, из нее вырвался спрен-комета.

Генерал настроилась на раздражение. Остальные члены Пятерки изучали ее, склонив головы набок, кое-кто гудел в ритме любопытства. Почему она сделала то, что сделала?

Эшонай устроилась поудобнее, пластины осколочного доспеха заскрежетали по камню. Приближалось затишье – время, которое человеки называли Плач, – и Великие бури случались все реже. Это создавало небольшое препятствие на пути к тому, чтобы каждый слушатель обрел буреформу, как она хотела. После преображения самой Эшонай была только одна буря, во время которой Венли и ее ученые приняли буреформу вместе с двумя сотнями солдат, избранных Эшонай. Не офицеров. Обычных воинов. Тех, в чьей готовности подчиняться она не сомневалась.

До следующей бури оставалось лишь несколько дней, и Венли собирала нужных спренов. У нее были тысячи наготове. Время пришло.

Эшонай внимательно посмотрела на остальных членов Пятерки. С ясного неба лился белый солнечный свет, и парочка спренов ветра подлетела верхом на бризе. Приблизившись, они остановились и метнулись в противоположную сторону.

– Почему вы созвали эту встречу? – спросила Эшонай.

– Ты говорила о плане, – сказал Давим, сцепив перед собой широкие руки трудяги. – Ты всем только о нем и твердишь. Разве не следовало сначала обсудить его с Пятеркой?

– Извините. Просто меня переполняет восторг. Однако мне кажется, что теперь мы должны стать Шестеркой.

– Это еще не решено, – возразил Абронай, слабый и пухлый. Брачная форма стала отвратительна Эшонай. – Все изменилось слишком быстро.

– Нам следует спешить, – ответила воительница в ритме решимости. – У нас только две Великие бури перед затишьем. Ты знаешь, что сообщают шпионы. Человеки планируют устроить последний поход против нас, на Нарак.

– Какая жалость, – проговорил Абронай в ритме размышления, – что твоя встреча с ними прошла так неудачно.

– Они хотели известить меня о разрушении, которое собираются устроить, – солгала Эшонай. – Они хотели позлорадствовать. Только по этой причине и встретились со мной.

– Мы должны подготовиться к битве, – сказал Давим в ритме тревоги.

Эшонай рассмеялась. Это было грубо, но она не смогла справиться с чувствами.