– Я об этом позабочусь, – сказала Эшонай и отпустила сестру. – Ты можешь собрать достаточно спренов, чтобы мы преобразили всех?

– Мои помощники только этим и занимаются последние три недели. Мы будем готовы преобразить тысячи и тысячи в течение двух Великих бурь перед затишьем.

– Хорошо. – Эшонай начала спускаться по лестнице.

– Сестра! – окликнула Венли. – Ты что-то задумала. Что именно? Как ты убедишь Пятерку?

Эшонай продолжила спускаться. Благодаря силе и равновесию, дарованным осколочным доспехом, она могла не держаться за перила. Приблизившись к концу лестницы, где другие члены Пятерки беседовали с людьми, она остановилась, чтобы быть чуть выше толпы, и сделала глубокий вдох.

А потом прокричала так громко, как только смогла:

– Через два дня я возьму с собой в бурю любого желающего и дам ему эту новую форму!

Толпа замерла, гудение стихло.

– Пятерка желает отнять у вас это право! Они не хотят, чтобы вы получили форму силы. Они испуганы, как кремлецы, которые прячутся в щелях. Они не могут вам перечить! Каждый вправе сам выбрать свою форму.

Воительница вскинула руки над головой, гудя в ритме решимости, и призвала бурю.

Совсем маленькую, просто струйку по сравнению с тем, что их ожидало. Буря родилась между ее ладонями – закружился ветер, сверкнули молнии. Миниатюрный ураган в ее руках, сила и мощь, клубящийся ветер. Прошли века с той поры, как эту силу использовали, и потому – как река, которую перегородили дамбой, – она нетерпеливо ждала освобождения.

Ураган усиливался, кружась вокруг нее, красные молнии трещали, собирался темный туман. Наконец все растаяло. Она услышала, как в толпе поют в ритме благоговения – не гудят, а поют в полный голос. Ими овладели сильные эмоции.

– С этой силой, – объявила Эшонай, – мы сможем уничтожить человеков и защитить себя. Я видела ваше отчаяние. И слышала, как вы поете в ритме скорби. Этого не должно быть! Выходите со мной навстречу буре. Ваше право – и долг! – присоединиться ко мне.

Венли на ступеньках позади нее загудела в ритме напряжения:

– Эшонай, это разделит нас. Слишком агрессивно, слишком неожиданно!

– Все сработает, – бросила Эшонай в ритме уверенности. – Ты не знаешь их так, как знаю я.

Внизу другие члены Пятерки пялились на нее как на предательницу, хоть она и не слышала их песен.

Эшонай спустилась к основанию шпиля и протолкалась сквозь толпу; к ней присоединились ее солдаты в буреформе. Люди расступались, многие гудели в ритме беспокойства. Большинство из пришедших были трудягами или шустриками. Логично. Боеформа делала слушателей слишком прагматичными, чтобы стоять и глазеть.

Генерал в сопровождении других воинов в буреформе покинула центральную городскую площадь. Она позволила Венли увязаться следом, но не обращала внимания на сестру. В конце концов Эшонай подошла к казармам с подветренной стороны города – большой группе зданий, построенных вблизи друг от друга, чтобы солдаты могли жить сплоченно. Хотя ее воинам не предписывалось здесь спать, многие так делали.

С тренировочной площадки на соседнем плато доносился шум – воины оттачивали свои умения или, что более вероятно, тренировались недавно преобразованные солдаты. Вторая дивизия в количестве ста двадцати восьми слушателей была на задании, следила за человеками, вторгшимися на центральные плато. Разведчики в боепарах рассеялись по равнинам. Она поручила им это вскоре после того, как облачилась в новую форму, потому что уже тогда знала – ей придется изменить ход сражения. Воительница желала получить все возможные сведения об алети и их текущей тактике.

Пока что ее солдаты игнорировали новые куколки. Она больше не позволит себе терять воинов из-за этой мелочной игры, ведь теперь каждый мужчина и женщина под ее командованием нес в себе потенциал буреформы.

Однако другие дивизии были здесь. Все семнадцать тысяч солдат. В каком-то смысле великая сила, но, по сравнению с тем, что было когда-то, их осталось очень мало. Она подняла руку, сжатую в кулак, и ее буревая дивизия передала остальным солдатам-слушателям призыв собраться. Те, кто тренировался, отложили оружие и прибежали на зов. Другие вышли из казарм. Через некоторое время к ней присоединились все.

– Пришла пора завершить битву с алети, – громко объявила Эшонай. – Кто из вас желает последовать за мной ради этой цели?

Толпа загудела в ритме решимости. Насколько она могла судить, ни один не загудел в ритме скепсиса. Отлично.

– Для этого потребуется, чтобы все солдаты вслед за мной приняли новую форму, – прокричала Эшонай, и ее слова разносились по рядам.

Вновь они загудели в ритме решимости.

– Я горжусь вами! – воскликнула Эшонай. – Я прикажу дивизии Бури выяснить, что думает каждый из вас об этом преображении. Если кто-то не хочет меняться, я должна знать, кто именно. Это ваше решение, ваше право, и я не стану никого принуждать – но я должна знать.

Она посмотрела на своих буревиков, которые отдали честь и рассыпались на боепары. Эшонай отступила, скрестила руки на груди и стала наблюдать, как боепары по очереди обходили все дивизии. Новые ритмы гудели в ее голове, но ритма мира с его странными воплями Эшонай избегала. С тем, во что она превратилась, не стоило бороться. Боги слишком пристально на нее смотрели.

Поблизости собрались несколько солдат – знакомые лица под затвердевшими черепными пластинами, у мужчин в бороды вплетены осколки самосветов. Ее собственная дивизия, ее былые друзья.

Она не могла объяснить, почему не выбрала их для преображения, а собрала две сотни солдат из разных дивизий. Ей требовались послушные воины, но не очень сообразительные.

Тьюд и солдаты из старой дивизии Эшонай… они слишком хорошо ее знали. Они бы задавали вопросы.

Вскоре она получила донесение. Из войска в семнадцать тысяч лишь горстка отказалась от преображения. Тех, кто не захотел его пройти, собрали на тренировочной площадке.

Пока она размышляла над следующим шагом, подошел Тьюд. Высокий, с мощными руками и ногами, он все время носил боеформу, за исключением двух недель в качестве брачника Билы. Он загудел в ритме решимости – для солдата это означало готовность повиноваться приказам.

– Эшонай, я беспокоюсь, – сказал он. – Неужели столь многим нужно преображаться?

– Если мы не преобразимся, – возразила воительница, – нам конец. Человеки нас уничтожат.

Он продолжал гудеть в ритме решимости, демонстрируя, что доверяет ей. Его глаза, однако, выдавали иные чувства.

Мелу, один из ее буревиков, вернулся и отдал честь:

– Подсчеты завершены, сэр.

– Отлично, – похвалила Эшонай. – Передайте всем. Мы собираемся сделать то же самое с жителями города.

– Со всеми?! – воскликнул Тьюд в ритме тревоги.