маменька, родимая!

Уж ты дай мне благословление родительско

Ты на все меня лета на текушшия.

Ты прости-косе и благослови-косе

Ишше ехать бы мне к царищу неверному,

55 Пролить мне кровь тотарьскую,

Воротить бы мне християньскую».

Говорила ёму маменька любимая,

И любима ёго маменька, родимая:

«Уж ты гой еси, цядо моё милоё!

60 Ишше есь у ёго три заставушки,

Три заставушки у ёго есь, три великия —

И ни коному, ни пешиму проедучись,

Ни цёрному ворону пролётуцись».

Уж он проситце во второй након,

65 Уж проситце во трете́й-от рас.

«Уж ты гой еси, цядо милоё,

Цядо милоё да любимое!

Ты не можошьг ты теперь конём владать.

Ты не можошьг ты теперь ведь копьём владать».

70 И не видели молоця сряжаючись,

Только видели детину поедучись.

И поехал Егорий ко заставушкам,

Ко заставушкам поехал ко великия,

Он ко первыя заставы разъехалса:

75 Ишше перьвая застава — лесы тёмныя,

Ото встока лесы стоят до запада;

Нет ни коному, ни пешему проездучись,

Нет ни цёрному ворону проле́туцись.

Говорил тут Егорий таковы реци:

80 «Уж вы лесы, лесы тёмныя!

Розойдитесь вы, лесы, на две стороны,

Пропустите вы прохожого-проежого».

Розошлись лесы на две стороны,

И проехал Егорий Храбрыя.

85 И приехал Егорий Храбрыя:

И втора-то застава — горы ка́мяны,

Ото встокад стоять горы до запада.

Говорит тут Егорий Храбрыя:

«Уж вы горы ли, горы камяны!

90 Розойдитесь вы, горы, на две стороны,

Пропустите вы прохожого-проежого».

Розошлись ведь горы на две стороны,

Проехал Ёгорий Храбрыя.

И приехал Ёгорий Храбрыя:

95 Ишше третья-то заставушка — река огнена.

Говорил тут Ёгорий Храбрыя:

«Ты река ли, река, река огнена!

Уж ты высохни, река, река, досуха,

Пропусти-косе прохожого-проежого».

100 Ишше высохла река, река досуха,

И проехал Ёгорий Храбрыя.

И приехал он к царищу неверному,

К неверному царищу Одреянишшу.

Ишше взял он царишшо неверное,

105 Уж нацял ёго мукамы муцити,

Он тема ли мукама рознолицьныма;

Ишше всю ёго, ёго, Егория, нешшо ни берёт.

Стал Егорья варить;

Егорий стоймя стоит, стихи поёт,

110 Стойком он стоит да стихи поёт,

Он стихи поёт да херуимския;

Под котлом-то росьтёт трава муравлена.

Ишше стали лу́жьём-калу́жьём закладывать,

Ишше мелкима пескамы зарыли ёго.

115 Всё ёго Егорея нишшо ни берёт.

И ёго ведь серцё розгорелосе,

И могуци ёго плеци росходилисе.

Выходил он Егорей Храбрыя,

Уж он про́лил у ёго кровь тотарьцькую,

120 Воротил он у ёго християньцькую.

И поехал Ёгорий к своей маменьки,

Ко ц́есной вдовы Омельфы Тимофеевны.

Он поехал ис пещоры, горы камянны.

196. ДУНАЙ ИВАНОВИЧ

Що и во стольнём городи во Киеви,

Що у ласкова князя у Владимира

Заводился-поцинался стол, поцесён пир

И на всех-то на князей, на бо́яров

5 И на тех-то купцейа-то, госьтей торговыих.

И приходит тут Солнышко киевськой:

«Ишше кто бы прибрал мне супружницю,

Кто бы мне прибрал супротивничю, —

Що бы лициком бела была, умом свёрсна,

10 Що ветром ё да не овеяло,

Що бы соньцом ё да ведь не опекло,

Що оци у ей да ясна сокола,

Що бы брови-то у ей да цёрна соболя,

Да походка у ей была да павиная,

15 Тиха рець-та была да лебединая?»

Ишше большой тулеитце за среднёго,

Ишше среднёй-от тулеитце за меньшого, —

И от меньшого Солнышку ответу нет.

И-за того ли-то стола из-за среднёго,

20 И-за той скамьи белодубовой

Выходил уда́лой доброй мододець,

Ишше на́ имя Дунай да сын Ивановиць:

«Уж ты ой еси, Солнышко стольнё-киевськой!

Благослови слово молвити да рець говорити

25 Бес той ли плашоцьки воровыя,

Бес той ли петелки шелковыя,

Во том ли городи в Киеви

У ласково князя у Владимира.

У того ли короля да Ляхоминьския

30 Есь у них душоцька Опракса королевисьня —

Що и ветром ё не овеяло,

Що и очи у ей да ясна сокола,

Брови у ей да соболиныя,

Тиха рець у ей да лебединая».

35 И пошёл тут Дунай сын Ивановиць,

Он засватался он тут за Опра́ксу королевисьню.

Уж скрыцял король да Ляхоминския:

«Вы несите да ко саблю вострую,

Сосеките у Дуная буйну голову».

40 Принесли ка тут сабельку вострую,

Сосекли тут Дунаюшка буйну голову.

Ишше тут Дунаюшку славу поют,

Ишше тут Дунаюшку старины́ скажут.[502]

197. НАСТАСЬЯ МИТРЕЯНОВНА (ИВАН ГОДИНОВИЧ)

Заставлеет-то дедюшка племенничка женитисе:

«Те пора, пора, племенничек, женитисе.

Тебе полно холостому волочитисе!»

И ответ держит племенничек дедюшке:

5 «Мне не честь-хвала молодецькая.

Мне не выслуга богатырьская

Мне безрука взять — самому делать,

Мне безнога — на пеци сидеть.

Мне не честь-хвала молодецькая,

10 Мне не выслуга богатырьская!»

И не видели мо́лоця сряжаюцись,

Только видели уда́лого поедуцись.

Ис циста-то поля курева́ пошла,

Из желта песку только дым столбом.

15 И поехал удалой за три города,

За три города за три мерные,[503]

Приежал он к Митреяну Митреяновичу.

Он метал коня-то непривязана,

Насыпал пшеницы белояровой.

20 Он по лисницям идёт —

Да под ним лисниця изгибаласе;

Он по сеницькам идёт, да сени дыблютце,

Сени дыблютце, новыа колыблютце.

Отворял полату, двери на́-пяту,

25 Запирал полату крепко-на-крепко.

Уж он крес кладёт да по-писа́ному,

Он поклон-от ведёт да по-уцёному,

Он молитовку творит да Исусову.

Говорил Митреян сын Митреянович:

30 «Уж не вор ли пришёл-от, ни разбойник ли,

То не сбеглой ли солдат государёвой?»

И ответ держал