от Карелии до Молдавии. Удар нанесли 155 расчетных дивизий, 11 германских моторизованных корпусов были собраны в четыре мощные танковые группы, насчитывавшие 3397 танков[316]. И нападение этой гигантской военной группировки оказалось для СССР неожиданным!

В 1960-е — 1980-е годы в Советском Союзе преобладала официальная точка зрения, согласно которой разведка, в особенности военная, своевременно направляла “в инстанции” исчерпывающую информацию о военных приготовлениях Германии и ее подготовке к нападению на СССР, включая его точную дату и время. Но Сталин, вопреки очевидным фактам, отказывался этому верить, поскольку отчаянно цеплялся за иллюзорную надежду избежать военного столкновения, по крайней мере, до 1942 года, к которому планировалось окончить перевооружение армии. В этом заблуждении его поддерживали Берия и Голиков, каждый по собственным мотивам. Бывший начальник ГРУ ГШ генерал армии П. И. Ивашутин утверждал даже, что “нападение фашистской Германии на Советский Союз ни в стратегическом, ни в тактическом плане не было внезапным. Другое дело, что вторжение фашистских войск на нашу территорию застало советские войска врасплох, так как они не были заблаговременно приведены в полную боевую готовность”[317]. В этом утверждении генерал противоречит сам себе. Внезапность является одним из принципов военного искусства и определяется как “неожиданные для противника действия, способствующие достижению успеха в бою, операции, войне”[318]. Если нападение вермахта не было для Красной Армии внезапным, тем более даже в тактическом плане, то это означает, что она ожидала его в полной боевой готовности к отражению удара. Однако следующая же фраза Ивашутина напрочь отрицает предыдущую, поскольку не приведенные в боевую готовность и застигнутые врасплох войска представляют собой наглядное доказательство внезапности нападения. Вот именно это и есть чистая правда. Ожидающие вражеского удара войска группируются совершенно иначе, чем Красная Армия в июне 1941 года, что и явилось одной из причин Великого Отступления, когда примерно равный ей по численности и существенно уступающий в танках, артиллерии и боевых самолетах вермахт сумел нанести советским войскам сокрушительные удары на всех фронтах. На шестой день войны пал Минск, количество пленных красноармейцев за первые месяцы боевых действий достигло 3,9 миллионов человек, и к декабрю германские войска уже стояли под Москвой. В свете этих событий весьма сомнительным выглядит также заявление маршала Советского Союза А. А. Гречко, сделанное им в 1966 году на страницах “Военно-исторического журнала” о том, что через 11 дней после подписания Гитлером директивы № 21 (план “Барбаросса”) “этот факт и основные решения германского командования стали известны нашим разведывательным органам”. Вероятно, маршал имел в виду поступившее из резидентуры “Альта” сообщение “Арийца” с изложением факта отдачи Гитлером распоряжения приступить к подготовке к войне против СССР. Однако оно было настолько неконкретным, что не содержало сведений о наиболее существенных моментах любого подобного плана: составе ударной группировки, направлениях главных ударов и стратегическом замысле германского командования. Увы, ничего из перечисленного к советскому руководству и военному командованию не поступало. Если бы это и в самом деле было так, то было бы известно, что главной целью, поставленной фюрером перед сухопутными войсками, являлся не захват территорий, а уничтожение частей Красной Армии “в смелых операциях посредством глубокого, быстрого выдвижения танковых клиньев. Отступление боеспособных войск противника на широкие просторы русской территории должно быть предотвращено”[319]. Именно в этом состоял стратегический замысел немцев, и именно это далеко не сразу поняло командование Красной Армии, даже не пытавшееся перегруппировать свои войска на дальних рубежах обороны, а сотнями тысяч терявшее их в тщетных попытках удержать стратегически невыгодные позиции, но не отступить на восток. Неправильно было определено и направление главного удара вермахта. Полагая, что основные силы немцев будут направлены на захват сырьевых районов Украины, прежде всего Донбасса, и на взятие Москвы, советское командование не сразу распознало, что основные силы противника были брошены не туда. Между тем, в тексте директивы № 21 сказано предельно конкретно и ясно: “направление главного удара должно быть подготовлено севернее Припятских болот. Здесь следует сосредоточить две группы армий.

Южная из этих групп, являющаяся центром общего фронта, имеет задачу наступать особо сильными танковыми и моторизованными соединениями из района Варшавы и севернее нее и раздробить силы противника в Белоруссии. Таким образом будут созданы предпосылки для поворота мощных частей подвижных войск на север, с тем чтобы во взаимодействии с северной группой армий, наступающей из Восточной Пруссии в общем направлении на Ленинград, уничтожить силы противника, действующие в Прибалтике. Лишь после выполнения этой неотложной задачи, за которой должен последовать захват Ленинграда и Кронштадта, следует приступать к операциям по взятию Москвы…

Группе армий, действующей южнее Припятских болот, надлежит посредством концентрических ударов, имея основные силы на флангах, уничтожить русские войска, находящиеся на Украине, еще до выхода последних к Днепру…

По окончании сражений южнее и севернее Припятских болот в ходе преследования следует обеспечить выполнение следующих задач:

на юге — своевременно занять важный в военном отношении Донецкий бассейн;

на севере — быстро выйти к Москве”[320].

Если основные решения немецкого командования и в самом деле были бы заблаговременно добыты советской разведкой, то пусть не до начала войны, но сразу же после 22 июня их приняли бы во внимание, однако, как видим, этого не произошло.

Возможно, самое весомое опровержение утверждения маршала Гречко о наличии в распоряжении советской разведки материалов директивы № 21 через 11 дней после ее принятия появилось за 26 лет до его статьи в “Военно-историческом журнале”. В сентябре 1940 года нарком обороны Тимошенко и начальник генштаба Мерецков представили на имя Сталина и Молотова записку об основах стратегического развертывания сооруженных сил СССР на 1940 и 1941 годы, в которой, в частности, утверждалось: “Документальными данными об оперативных планах вероятных противников как по Западу, так по Востоку Генеральный штаб К. А. не располагает”[321].

Истина заключается в том, что хотя война с Германией в принципе ожидалась, но в данный конкретный момент ее нападение оказалось действительно внезапным и для Красной Армии полностью неожиданным. За несколько часов до его начала высшее военное руководство все же подготовило директиву о возможности нападения немцев в течение 22–23 июня, но передача ее в округа была закончена лишь в 00.30 22 июня, менее чем за три часа до германского удара. До войск, естественно, она дойти не успела, не в последнюю очередь из-за активных действий германских диверсантов по нарушению проводной связи, поскольку радиосвязью Красная Армия была укомплектована весьма слабо. Стратегический замысел командования вермахта также оказался не вскрытым, что, возможно, сказалось в начальном периоде войны даже более