Чеканя шаг, мы прошли мимо стены огня.

По двору разбегались облаченные в черное солдаты. Выбросив руку, я сграбастал ближайшего за шиворот и малость тряхнул.

– Веди меня к своему повелителю, – приказал я, и мои слова прозвучали эхом из громкоговорителей позади. Следуя за солдатом в мрачное здание, я отключил микрофон.

В окна уже вливался свет дня, озаряя интерьер здания – сумрачный и убогий. Единственным ярким пятном была картина в раме, изображавшая языки пламени, пожирающие людей. Омерзительно.

Вслед за спотыкающимся провожатым мы поднялись по каменным ступеням и вошли в дверь в позолоченной раме. Находившаяся за ней просторная комната освещалась витражами, изображающими новые сцены дьявольских пыток. Разглядеть их я не мог, потому что внимание мое тут же было приковано к сидевшему передо мной мужчине в черной рясе. Я оказался прав: черный здесь явно в моде.

С выбором узора из черепов и костей мне повезло еще больше, потому что у него на шее на цепочке висел большой серебряный череп.

– Ни разу не слыхал о вашей организации, – сказал он. Слова его прямо-таки сочились ядом.

– Потому что живете на этой отсталой планетенке. Ваше имя?

Он долго молчал, испепеляя меня взором и изо всех сил впившись пальцами в подлокотники. Наконец неохотно изрек:

– Я отец Коагула, верховный пастырь Церкви Кар…

– Тогда вы-то мне и нужны. К нам поступили серьезные жалобы на вашу церковь.

Он не поднялся из кресла, а я не собирался стоять перед ним как проситель. У стены стояли стулья. Встретившись взглядом с Анжелиной, я указал на них. Угрюмо кивнув в ответ, она принесла мне стул.

– Женщины в сей покой не допускаются, – прошипел он.

– Теперь допускаются. Куда иду я, идет и сестра Анжелина.

Сев, я начал мериться с ним ледяными взорами. Он моргнул первым.

– Чего вам здесь надо?

– Я же сказал, к нам поступили жалобы. – Я извлек блокнот в черном переплете, перелистал его и зачитал: – Вы пытались ниспровергнуть другую религию, а именно Детей Природы и Любви, с которыми делите эту планету.

– Они идолопоклонники, почитающие лжебога. Мы просто показали им Путь…

– Вы подавляли их, изгнав из домов, а сейчас мошеннически лишаете их законного заработка.

– Что вы такое говорите?

Неужели в его голосе прозвучали оправдывающиеся нотки? Естественно, они обжуливают Детей при торговле, не давая за цветы реальной цены.

– Нам поступили жалобы от тех, кому вы продаете духи.

– Они лгут!

– Они говорят лишь правду. Наши агенты беседовали с ними. Другие искусные агенты проникли в ваши ряды и узнали секреты ваших дистилляторов, с помощью которых вы получаете парфюм, которым торгуете.

Коагула откинулся на спинку, будто его ударили в лицо.

– Вы не можете…

– Можем. И будем. Возгонка – процесс, хорошо известный цивилизованному миру. Мы откроем все секреты процесса перегонки Детям Природы и Любви. А затем дадим материалы для постройки перегонных кубов. Именно этих людей вы обманули столь пагубно. Если только вы не согласитесь на наши условия.

– Как… какие условия?

– Они записаны здесь, – похлопал я по блокноту. – Вызовите своих писцов, дабы они записали то, что я продиктую.

Он совсем осунулся в кресле, чувствуя, что разбит по всем фронтам. Чуть помедлив, взялся за колокольчик, висевший на подлокотнике, и позвонил.

– Вы мудры. Я дам войскам отбой. – И тем же скучающим тоном я добавил: – Для связи с кораблем мы воспользуемся вашей аппаратурой связи.

Подняв глаза, он покачал головой:

– Но… у нас ее нет.

– Не испытывайте мое терпение, – рявкнул я. – Мы знаем, что вы связываетесь с торговцами, когда у вас есть парфюм на продажу.

– Нет, вовсе нет. Они прилетают когда вздумается. Они отказались дать нам аппарат связи. Не хотят, чтобы мы связались с их товарищами по Ремеслу.

Ноль. Ничегошеньки. Старательно выношенные планы… Взяв себя в руки, я принялся спасать из руин что удастся.

– Это не играет роли. – И сердито: – Где же ваш писец?

– Идет. – Он прокричал приказание священнику, явившемуся на зов колокольчика.

Я же уныло предался раздумьям о будущем. Надо с Флорадоры улетать. Но куда?

Глава 13

Мне пришлось доиграть фарс до самого конца. Продиктовать условия договора, согласно которому в будущем плата за цветы будет удвоена. Кроме того, Каратели согласились больше не пытаться обратить в свою садистскую религию ни души. Пусть оставят ее себе. Я мысленно присягнул – конечно, если мы сумеем вернуться в цивилизованный мир – доложить об их присутствии властям Галактики. Пусть о здешних проблемах болит голова у них. Конечно, они уважают права всех религий верить во что угодно. Но как они отнесутся к тому, что дети на этой планете растут в атмосфере паранойи и суеверия? До меня доходили слухи, что Психокорпус содействует распространению рассудка и здравомыслия, так что мне остается лишь надеяться, что слухи верны. Соглашение переписали в нескольких экземплярах. Они были зачитаны, подписаны, засвидетельствованы, снова подписаны. Когда мы уходили, отец Коагула отвернулся, старательно пряча глаза.

Провал попытки выйти на связь все еще угнетал меня, но слабым утешением служило хотя бы то, что мы сумели помочь друзьям-вегетарианцам.

Бильбоа ждал нас у подвод. Я – надеюсь, радостно – показал ему большой палец. Он удивленно вытаращился на меня.

– Жест твоей руки означает, что еда очень хороша… Это ты хотел сказать?

– Извини, у нас это значит, что все хорошо.

– В каком смысле?

– Каратели подписали соглашение о счастливом будущем. Прежде всего они раз и навсегда прекратят попытки обратить кого-либо в свою зловещую религию.

– Благодарю, друг Джим.

– Пожалуйста, друг Бильбоа. Заодно они согласились в будущем удвоить вам плату за цветы.

– О, радость и счастье! Мы можем купить у них больше лекарств. Исцелить некоторые хвори мы не в силах, и теперь спасены будут многие жизни…

Тут он осекся, отступил на шаг, и лицо его омрачила глубокая печаль.

– Прошу у тебя прощения, дорогой друг. Я неправедно судил о тебе, порицал твой народ, а ты оказался тем, кто подставил другую щеку, как учит Святое Писание. Я был так оскорблен вашими ужасающими обычаями питания, что ложно осудил такого мудрого и щедрого человека, как ты.

Он порывисто потянулся вперед и взял меня за обе руки. В глазах у него стояли слезы, и я порядком смутился.

– Рад помочь… – пробормотал я. – Ерунда. Этого требовала справедливость.

– И все равно я не могу забыть, как неправильно судил о тебе и твоих людях. Нижайше прошу простить. Они и их чудесные животные могут остаться на Флорадоре, ибо разве мы пастыри братьям своим? Мы уже