– Да, это возиться с чужими пацанами удел взрослых придурочных мужиков, – мать морщится и вздыхает, – ладно. Лучше скажи, что ты собираешься делать с девочкой? У меня есть знакомая в службе опеки…

– Мы не будем обращаться в службу опеки, – категорично покачиваю головой, – вообще, все, что связано с судами и тяжбами исключено.

Мать смотрит на меня удивленно.

Кажется, она привыкла к иным моим действиям, иным поступкам.

– Тебя не поставили в известность о рождении твоего ребенка, – каким-то образом она даже умудряется, – почему ты жалеешь эту девушку? Разве ты обязан это делать? Почему бы не рассказать ей, что ты тоже можешь действовать по-плохому?

Два вдоха, три выдоха…

Внутри моих легких растекается кипятком кислота.

Почему я её жалею?

Может быть, я жалею себя?

Не "может быть", а так и есть. Еще как жалею. Нещадно щажу, стараясь избегать самой острой мысли.

Этот острый угол я огибал старательно и упорно, просто потому что не был готов пробовать эту мысль на вкус. Потому что точно знал – она отравит весь вкус от открытия сегодняшнего дня. Хотя, да что там дня – это открытие последних лет.

Катя Иванова родила от меня дочку. И ненавидит за то, что я пытался этому рождению помешать.

– Ты ведь ничего про неё не знаешь, – проговариваю, встречая вопрошающий мамин взгляд, – и про меня с ней – ничего, кроме того, что наговорила тебе Вера.

– Ну, ты ведь говорить не хочешь, – во взгляде матери сквозит недовольство, – только подтвердил, что действительно крутил роман со своей студенткой. Каким образом она оказалась в твоей постели – ты не каялся. Можно подумать, в моих глазах ты можешь упасть ниже после одной только этой новости.

Я – нет. А вот мнение о Холере мне портить не хотелось, даже при том, что матери не грозило с ней познакомиться. И проговаривать, чем зарабатывала моя любовница, как сам готов был каждое воскресенье проводить в том дешевом стрип-клубе только ради её выступления…

– Наши отношения можно назвать романом, только если очень сильно покривить душой, – замечаю скептично, – а если этого не делать, с этой девочкой я уже достаточно вел себя как мудак. Усугублять это дело еще и судебным иском у меня нет ни малейшего желания.

Мать смотрит на меня своим любимым испытующим долгим взглядом. От такого взгляда девятиклассники обычно вытряхивают из карманов сигареты. Какое счастье, что я не девятиклассник.

– Делай, как знаешь, – наконец покачивает головой она, – но учти, что я очень хочу до Нового года познакомиться с внучкой.

– Какая ты терпеливая, – восхищаюсь искренне, – лично я не намерен ждать больше чем до конца месяца.

– Не намерен он, – мама ворчит уже по дороге к гостевой спальне, – ты без исков собираешься дела решать. Тут уж тебе не на свои хотелки придется полагаться.

– Спокойной ночи, – я говорю чуть громче, чтобы она услышала, а Антоний из-за двери в спальне – нет.

Вместе с уединением приходит тишина. И усталость. И медленно расползается в душе глухая беспросветная какая-то тоска.

Потому что так просто думать об оставшейся в прошлом девчонке как о легкомысленной стрекозе. Помахала крылышками у моего огня, улетела к другому. В это было легко верить.

Только легкомысленная стрекоза такими глазами на покинутого муравья не смотрит. И стрекозинку свою маленькую, потрясающую, не прячет от его глаз, будто он её отнять может. Отнять, навредить, заставить исчезнуть!

Она вела себя как волчица, оттаскивающая неразумного волчонка подальше от тяжелых медвежьих лап. И шокер её – почти то же самое, что оскаленные враждебно зубы и предупреждающий бесцеремонный укус.

Не подходи – щадить не буду.

Холера всегда потом и кровью стояла за тех, кого любит. И я в её глазах сейчас – не особенно лучше её братца, того самого, что её мать довел до инсульта, а потом – и до комы.

Только…

Только я же все равно не оставлю её в покое. Это ясно как день. Оставлять её за скобками все это время было относительно просто. Сам себе твердил, как кретин последний, что ничего-то нас не связывает. Ничего-ничего.

А ведь связывало. И ниточка эта связующая сейчас натянута и дрожит. И можно – не тянуть Холеру обратно. Тем более, что она и не потянется. Но почему бы для начала не взяться за эту нить?

На самом деле примерный план действий я для себя набросал, еще когда сидел в машине. Все было просто, очевидно, элементарно – в теории. А на практике…

А на практике происходит забавное совпадение. Пока я ищу телефон, паркуюсь бедром на подоконнике и набираю номер Васнецова, во двор на голубом каком-то ведре вылезает Капустина. Я вижу с четвертого этажа. Вылезает, задирает голову вверх и начинает высматривать что-то. Я салютую ей из распахнутого окна лоджии, а потом – неохотно тащусь на улицу под череду гудков, отдающих в ухо.

Надеюсь, она привезла журнал, а не приехала повторить сегодняшний эпизод нытья в мою жилетку.

– Я через десять минут перезвоню.

– Надеюсь, с хорошими новостями?

Я делаю вид, что не расслышал последнего вопроса и сбрасываю звонок Васнецова.

Думаю, некоторые плохие новости он вполне готов услышать. Но у меня же не только они за пазухой лежат.

Моя СМС явно успевает долететь до Капустиной, прежде чем она подойдет к домофону – я этому рад, мне не хотелось будить Антона.

Да и вдохнуть пару глотков свежего воздуха тоже хотелось. День выдался жаркий. Во всех смыслах этого слова.

– Ну что, съела тебя Иванова? – спрашиваю насмешливо, а Анна бросает на меня хмурый взгляд исподлобья: ну видишь, не съела. И даже шокером выгреб я, а не ты. – И стоило так переживать?

Она коротко дергает плечом – не знаю, мол, стоило ли! А потом протягивает мне журнал. Я проверяю подписи – стоят во всех нужных местах. Ну, хотя бы…

– Улыбнитесь, Юлий Владимирович.

Я вскидываю голову, и дурацкой уткой покрякивает камера на Капустинском телефоне.

– Отлично вышли, – комментирует паршивка и утыкается в телефон, что-то на нем клацая.

– А ну-ка…

Капустина очень запоздало реагирует на мое приближение. И когда я перехватываю смартфон из её ладоней – офигевает настолько, что даже внятного сопротивления не дает.

И я успеваю рассмотреть на экране и свою фотографию, и ехидную приписочку «абонент Ройх живой и почти не покоцанный, можете не волноваться».

А потом… «Абонент Катюнчик набирает сообщение…»

Теперь моя очередь неметь и торопеть. Так, что Капустина, опомнившись, отжимает у меня свой же смартфон.

– Вы вообще обурели, Юлий Владимирович! Скажите спасибо, что у меня шокера нет!