— Она пошутила, Ирина Михайловна!

— Я пошутила!

— От шутки какие теперя шутят! А в мое-то время за такиешутки — десять лет без переписки! А теперя что хочут, то и говорят!

— Ваденька, а мы с тобой пойдем после завтрака на лошадок?

— Не знаю, Галка.

— Мы же собирались! Мы же хотели на лошадках покататься!

— Ну покатаемся, покатаемся! Мне только по делу надосмотаться.

— Ну, господи, ну по какому еще делу?!

— Да в ментуру, — бухнул Вадик, и опять сделалось некотороедвижение. Оленькин нынешний молодежный хвост затравленно вздрогнул, и полныеколенки под столом тоже совершили какое-то движение. Павлик перестал жевать ипосмотрел на соседа пустыми глазами ящерицы.

— Куда вам надо? — переспросила Вероника с любопытством.

— В ментуру мне надо.

— Зачем тебе, Ваденька?

— А… из-за этого, убитого.

— Какого убитого?..

— А вот которого нашла Марина Евгеньевна. Мы нашли с МаринойЕвгеньевной то есть.

— Позвольте, — вступил Генрих Янович строго, — но ведь ни окаком убийстве не было речи!

— Он же, сердешный, с бережку свалился, пьяненький, —жалостливо проговорила бабуся Логвинова.

Вадик энергично покачал головой и посмотрел на застольнуюкомпанию с некоторым превосходством, и неспроста. Он знал нечто такое, чего незнал никто из них, и его собственная значимость от этого знания и их любопытныхвзглядов стремительно вырастала, как гриб-шампиньон на куче мусора.

— Замочили его, — сказал Вадик значительно, — это я вамточно говорю. Я знаю.

— Что вы знаете?! — крикнула Вероника, и все на неепосмотрели. Она была уже с сигаретой — даже деда не побоялась! — а ГеннадийИванович держал перед ней спичку. Она закурила, и он сильно дунул, потушилспичку и сунул ее обратно в диковинный коробок с картинкой.

Профессор Генрих Янович барабанил пальцами по столу исмотрел в сторону. Замечаний не делал.

— Что вы знаете?! Что вы можете знать?! — повторилаВероника, занавесившись дымом.

— А вам-то что? — вступила Галка, почуявшая в Вероникиныхсловах некую «скрытую угрозу, эпизод первый», а может, второй, в адресвозлюбленного.

— Все прямо помешались на этом… утопленнике, — подхватилаЭлеонора Яковлевна. — Мы с Оленькой несколько ночей не спали, практически ниминуты, а вы теперь опять завели эти дурацкие разговоры!

— Пусть говорят, мама, — почти прошептала Оленька, и голос унее дрогнул. — Я уже совсем успокоилась. Совсем…

Марина зорко следила за всем происходящим — в конце концов,это ее «приключение», и просто так она никому его не отдаст.

Откуда Вадик мог знать, что это убийство? Он ведь не находилремня, обмотанного вокруг сваи! Или он видел, как его нашла Марина? Если видел,значит, следил? Значит, ночью на берегу был не только Тучков Четвертый, но иеще кто-то третий?! Третий — это Вадик?!

— А… откуда вы знаете, что его убили? — осторожнопоинтересовалась Марина. — Милиционер нам тогда сказал, что это несчастный случай!И даже уверил нас, что…

— Уверил! — повторил Вадик презрительно и, кажется, едваудержался, чтобы не сплюнуть на пол. — Разве им надо разбираться?! Им галочкунужно поставить, что труп, мол, не криминальный. Только криминальный он, я этоточно знаю.

— Расскажите! — попросила Вероника. Глаза у нее горелистранным блеском. — Расскажите сейчас же, Вадим!

Он бы и рассказал, конечно, но тут оскорбилась Галка,которую раздражал интерес профессорской внучки к «ее мальчику», и онавоспринимала этот интерес несколько в лоб — раз пристает к нему с вопросами,значит, непременно хочет отбить у нее, Галки.

— Ваденька, пошли лучше! Ну ты па-атом расскажешь! Ну, заобедом!

— Нет, сейчас! — крикнула Вероника и этим окончательноиспортила все дело.

Галка сию же минуту уволокла упирающегося Вадика, так и недав ему сказать ни слова, а оставшиеся за столом переглянулись с недоумением.

— Почему — убийство? — строго спросил Генрих Янович у своейвнучки. — Ведь об этом даже речи не было!

— Дед, ну, значит, теперь будет! Какая разница, было или небыло! Он же явно что-то знает, этот подкаблучник!

— И-и, не скажи, милыя! Одно дело, когда пьяный свалился, адругое, ежели подтолкнул кто! Потому ежели подтолкнул, значит, сатана тутпоблизости воду мутит! А с сатаною шутки плохи, плохи, ребяты! Кабы не пришлосьнам отсюдова… тово…

— Ах, боже мой, да замолчите вы! Оленька чуть не плачет! Нерасстраивайся, Оленька, милая! Вот сырничек вкусный, скушай и сразууспокоишься!

— Вам необходима физическая нагрузка, — сказал Сережа ссочувствием.

— Начните с прогулок на свежем воздухе, — прибавила Юля. — Впарке можно и зарядку сделать.

— Я не могу, — чуть не плача, отказалась Оленька, — спасибо,но я не люблю… гулять. Я дитя мегаполиса, а не природы. Только в городе ячувствую себя хорошо, а в лесу мне… неуютно.

— Это совершенно не правильно, — Генрих Янович оченьубежденно постучал по столу сухой стариковской ладонью, — нет никаких «детеймегаполиса», все это газетные выдумки! Человек вышел из леса, только в лесу они может полноценно отдыхать. В лесу, в горах, ну, у моря! И для нас, доложу явам, выходцев из северных болот, ничего нет лучше, чем холодное море! Да-с,холодное!

Валентина Васильна шумно хлебнула из стакана.

— Кто из лесов, а мы, к примеру, люди южные, тепло любим!Верно, Паш?

Паша по своему обыкновению ничего не ответил.

— Какие же такие южные, Валентина Васильна? Берберы?Троглодиты?

Валентина Васильна обиделась на «троглодитов» и понеслачто-то несусветное о том, что, может, кто в университетах и учился, а она хотьи не училась, а знает, что лучше места, чем Ростов, и в помине нет! Таганрогтоже ничего, но Ростов все равно лучше.

Генрих Янович ничего не понял и продолжал настаивать насвоем.

Оленька вздохнула. Элеонора Яковлевна подсунула ей под носбутерброд с маслом.

— Пошли? — деловито оглядев стол, спросил Сережа у Юли.

Юля тоже оглядела — есть больше нечего, можно уходить.