class="p1">Открывает программу «Путешествие» Константина Бушманова (2014), фильм о воде, ее текстурах, свойствах, изменчивости и неумолимости. По водной глади скользит катер с молодыми людьми; мы не знаем их имен и лишь мельком видим лица. Шум катера заглушает речь, смех едва слышен, цель путешествия остается загадкой. Может, цели никакой и не было — только избыточное удовольствие от воды как образа жизни и бесконечности.

На следующее утро после показа Лена заболевает. Генрих остается с ней, а мы с Ирой, прихватив вокзальных пирожков с луком и яйцом, отправляемся в паломничество к мертвому белому мужчине. Будний день, метет, и в Тарханах пусто, но там, в отличие от Нижнего, хорошо расчищены дороги. На то чтобы исследовать гнездо Лермонтовых, нам остается полтора часа. В одной из экспликаций я узнаю, что Лермонтов провел в дороге около года своей жизни. Пока мы рассматриваем кушаки haute couture, звонит Генрих и сообщает, что они с Леной уезжают. Я начинаю понимать поэта, у которого из всех русских были самые напряженные отношения с фатумом.

Мы благополучно пропускаем последний автобус, заходим от нечего делать в церковь, где с разной степенью неистовства молятся деревенские женщины в сверкающих от снега шубах, и в магазинчик, где пытаемся найти помощь, а вместо этого находим подвешенную на крюках рыбину с заоблачным ценником («Found object», — шутит Ира). Обратно мы решаем выдвинуться автостопом, пока не стемнело, и выходим на трассу. «Смотри, вон чувак из Белы Тарра», — тычет Ира в фигурку мужика, бредущего по заснеженному пути. Мы стопим несколько машин, и, по прошествии получаса, с четвертого или пятого раза, садимся на хвост здоровяку, направляющемуся в Пензу.

автобус Пенза — Тольятти

это не шутка, мы встретились в маршрутке

Из песни «Маршрутка» группы Iowa

Режиссеры отказываются садиться на роковой утренний экспресс «Пенза — Самара», а мы опаздываем на него на пять минут из-за таксиста, задержавшегося на предыдущем заказе. Слишком сонные, чтобы злиться, мы покупаем пирожки и ждем автобус до Тольятти, чтобы выехать оттуда на маршрутке до Самары. Я читаю рассказ Рэймонда Карвера «Купе» про американца, направляющегося через Европу в Страсбург, чтобы воссоединиться с сыном, которого он не видел много лет. По прибытии на станцию он боится выйти из купе, а потом, когда поезд трогается с места, выходит в коридор размять ноги. Поезд трясется, мужчина возвращается в купе, но это уже не его купе — то, в котором он ехал, отстегнули.

На Кузнецком автовокзале продаются предметы первой необходимости: диваны и натяжные потолки. Мы почти приземляемся на один из диванов, но предохранительный знак сообщает, что садиться на диваны с кофе и булочками запрещено. Мы смотрим на свой кофе и свои булочки, разворачиваемся и идем в местное кафе. Там за соседним столиком женщина довольно развязно общается по телефону: «Проклятый семьянин, я пыталась его соблазнить». Мы хихикаем, но я не могу не понять эту женщину.

Вернувшись в автобус, я начинаю думать обо всех мужчинах, которые меня бросили, мужчинах, которым я никогда не нравился или не мог понравиться, — об очаровательных социопатах, отмежеванных от меня расой, классом и сексуальной политикой. Из-за этого мне становится противно, а потом я начинаю еще больше винить себя за то, что заморачиваюсь из-за глупостей, когда нужно менять мир и перекраивать оппозицию «периферия — центр». Находясь в транзитном состоянии между городами и даже целыми культурами (блатняк по радио, перебивающий Fleetwood Mac в наушниках), я мучаюсь сомнениями — кому всё это нужно? Что теперь делать, потеряв по дороге всех режиссеров? Как работать дальше? Ведь я не получу от этой поездки ни копейки — мы пролетели со всеми грантами и делали «Окраину» на чистом энтузиазме.

Под шансонье, какого-то русского Синатру, автобус проезжает мимо Куйбышевского водохранилища, и, пока не видит Ира, я тихо плачу.

Самара, кинотеатр «Художественный»

вы это, со «дном» поосторожнее, вам еще вечером работать

Из переписки с самарцем

Мы прибываем в Самару почти за полночь, доползаем до квартиры Ириной знакомой театроведки, недавно поправившейся от таинственного поволжского вируса, и ложимся спать.

Пробудившись первого марта, я чувствую в костях весну. До вечернего показа мы гуляем по искрящейся самарской набережной, дивимся памятнику Буратино и не менее странному памятнику Чапаеву, восхищаемся местным Герхардом Рихтером, искалякавшим крупными пятнами краски плакаты с изображениями советской действительности, и пьем лучшее в мире пиво в достопримечательной пивнушке «На дне». «Окраину» мы демонстрируем в старейшем кинотеатре города, «Художественном». В его проекционной, сообщает нам будничным тоном одна из сотрудниц, по ночам бродит призрак купчихи. «Путешествие» — хороший фильтр для аудитории: из зала выходит около десяти человек, в том числе дамы в крокодиловых сапогах, сидевшие на первом ряду и хихикавшие над моим выступлением, где прозвучали слова «гомосексуальность», «Олег Сенцов» и «пограничное кино».

Продолжает программу полнометражный фильм «Огонь» (2016). Среди источников вдохновения режиссера Нади Захаровой — мастера черно-белого изображения Ингмар Бергман, Бела Тарр, Форуг Фаррохзад, Франческа Вудман. Захарова тоже метит в зазор между тьмой и светом: камера вглядывается в простые лица, которые по рассмотрении оказываются непрозрачными, в животных, в природу, ищет огонь в земле, в людях, в солнце. По своей эстетике, идейному содержанию и некоторым сюжетным деталям фильм является данью «Ладоням», но если фильм Аристакисяна почти не покидал Кишинева, а в кадре постоянно присутствовали узнаваемые городские маркеры (площади, оживленные улицы), то «Огонь» уводит зрителя на край земли, где воздух готов разорваться молнией, где властвует взгляд ребенка.

Пока что-то тихо умирает внутри зрителей на показе молодой отечественной документалистики, я даю интервью телеканалу «Губерния», где сообщаю, что исследую гендер и сексуальность и выступаю за этническое разнообразие в кинематографе, но этот момент из итогового репортажа вырезают. На следующий день, перед тем как отбыть в Тольятти, мы получаем напутствие от театроведки: «Берегитесь поволжской эболы!».

Разумеется, мы пали ее жертвами.

Тольятти, «Отдел современного искусства»

генрих сравнил тольятти с висконти <…> тип смерть в тольятти

Из переписки с Ирой

Первым пал я: во время лекции у меня поднимается температура. Я еле отвечаю на вопросы, ухожу в другое помещение и укладываюсь на диван. Разделавшись с показом, мы отправляемся на съемную квартиру и обсуждаем проблемы утреннего стояка за ужином с куратором, входящим в список 50 самых влиятельных фигур российского современного искусства.

Утром Ира и куратор уходят по делам, предварительно снабдив меня лошадиной дозой лекарств. Я некоторое время мечусь в бреду, потом выползаю на кухню, чтобы перекусить, листаю новостную ленту, вижу новую песню Лорд, и, пока нагревается сковорода, незаметно для себя