Именно так последние несколько лет поступали и Рафик с Ларой – забывали. А для более надежного результата использовали наркотики. Чем больше, тем лучше. Вот и сейчас, лежа на кровати в крохотной «гостинке», они спали безмятежным наркотическим сном. Их не тревожила грязь в квартире, горы немытой посуды, битое стекло и окурки на полу. Также им были совершенно безразличны их нагие, давно немытые тела. Оба лежали на боку, чтобы не захлебнуться собственной блевотиной во время своего длинного путешествия по долине грез.

Рафик лежал за спиной у Лары, положив на ее талию бледную руку, густо покрытую длинными светлыми волосами. И если бы не окружающая обстановка, не пустые шприцы, резиновый жгут и слипшиеся жирные волосы у них на головах, то они вполне могли бы сойти за влюбленную парочку.

Послышалось, как в скважину хлипкой входной двери осторожно вставили что-то металлическое. Судя по тому, что после недолгих манипуляций дверь открылась, это была отмычка. Хрустя массивными подошвами ботинок по стеклянному крошеву и мусору на полу, в квартиру вошли Любимов и Абросимов.

Закрыв за собой дверь, Любимов извлек из внутреннего кармана расстегнутой куртки флакон, который, будучи открытым, стал источать густой запах хлороформа. Затем оба смочили хлороформом носовые платки и приблизились к паре, лежавшей на кровати. Кивнув друг другу, они одновременно приложили к лицам наркоманов платки со снотворным.

– Готово, – сказал Абросимов, оставив платок на лице Рафика. – Можно начинать. – Зажав одну ноздрю, он сморкнулся на пол. – Слышь, как у тебя со свадьбой? Движется?

– Все путем, – кивнул Любимов, повернув голову Лары так, чтобы она уткнулась носом в пропитанный хлороформом платок. – Вчера забронировали зал в «Двух товарищах». – Он улыбнулся. – Леська пищит от радости.

– Когда бабы довольны, то нам проблем меньше. – Абросимов хрипло хохотнул. – И вообще, все наши беды только из-за них. – Он махнул головой на лежащую Лару. – Это они нас на дно тащат.

– Не-е-е, – отрицательно покачал головой Любимов. – Моя не такая. – Он достал из кармана желтые хозяйственные перчатки и, растопырив пальцы, натянул их на руки. – И потому я дал ей денег на самое крутое платье.

– А лимузин будет? – Тоже натянув перчатки, Абросимов достал одноразовый шприц.

– И лимузин, и фотограф, и тамада… – Мечтательно улыбнувшись, Любимов взял Лару за волосы и запрокинул ей голову. – И свадебный торт… – Точным движением он полоснул Лару острым лезвием по горлу и отпустил ее волосы.

В горле Лары сначала засипело, потом булькнуло, и, пульсируя, потекла кровь, впитываясь в серую простыню.

– Это правильно. – Посмотрев на Лару, Абросимов наполнил шприц заранее приготовленным героином. – Надо, чтобы такой важный день в жизни запомнился.

– Запомнится, – кивнул Любимов, вложив бритву в бесчувственную руку Рафика, затем его рот растянулся в довольной улыбке. – Самым лучшим образом запомнится.

Абросимов вколол в руку Рафика один за другим два полных шприца героина.

– Спи вечным сном, – сказал Абросимов, швырнув шприц на пол. – Можешь звонить. Все готово.

Любимов набрал нужный номер и приложил трубку к уху.

– Ангелина Эдуардовна, – сказал он, прижав телефон плечом и стягивая перчатки с рук, – сделали все, как вы просили. Отправили туристов первым классом в вагоне для некурящих. – Он хохотнул. – Хотя они вроде уже не возражают против табачного дыма.

– Хорошо, – сухо ответила Мягкова. – Вопросом «очкастой кобры» из детсада займется специалист по змеям, так что вы не вмешивайтесь. Вам отбой.

– Как скажете. – Любимов скорчил огорченную гримасу. – Но мы тоже со змеями работали…

– Любимов, что у тебя за дурацкая привычка спорить? – повысила тон Мягкова. – Ты начинаешь действовать мне на нервы.

– Простите.

– Распустились, – процедила Мягкова, прежде чем нажать на отбой.

Услышав короткие гудки, Любимов положил телефон в карман джинсов.

– Анжела опять не в настроении? – хмыкнул Абросимов.

– А когда она бывает в настроении? – нахмурился Любимов. – Вечно все не так.

– Да ладно. – Абросимов осмотрел комнату. – Не обращай внимания. Тебе перед свадьбой расстраиваться вредно. – Убедившись, что все в порядке, он двинулся к выходу. – А то еще облажаешься в первую брачную ночь.

Абросимов сипло засмеялся.

– Ладно тебе, – обиженно ответил Любимов, идя вслед за напарником. – У меня такого никогда не бывает.

– Не зарекайся. – Снова хохотнув, Абросимов открыл дверь и вышел в подъезд. – Что-то я совсем расклеился. Надо аспирина выпить…

Любимов последовал за ним.

Дверь захлопнулась. Шаги в подъезде стихли. В комнате повисла тишина, в которой был слышен лишь стук капель крови о паркет, напоминавший тиканье часов.

Но время не шло. Здесь – не шло. Здесь оно остановилось.

* * *

Зина, секретарша Клары Карповны, сидела за столом. Доставая папку с бумагами, она сломала ноготь и теперь ожесточенно обрабатывала его маникюрной пилкой. Пронзительно зазвонил телефон. Как ни странно, но по тому, как звонит телефон, часто можно угадать, что по нему хотят сообщить – добрые или дурные вести. Зина напряглась. Ей показалось, что телефон звонит как-то особенно резко и неприятно, что могло предвещать беду.

– Алло, – осторожно сказала она, подняв трубку. – Детский дом «Парус».

– З-з-здравствуйте, – заикаясь, ответил мужской голос на том конце. – Мне нужна Зинаида, секретарь Клары Карповны.

– Это я. – Зина выпрямилась и всем корпусом подалась вперед. – Вы по какому вопросу?

– Я п-пожарник, – ответил мужчина. – Меня ваши соседи вызвали, потому что у в-вас тут дым из двери валит. Н-нужно, чтобы вы дверь открыли, пока все не з-занялось, а то ломать придется, если только поздно не будет…

– О, боже! – Зина прикрыла рот рукой. – Я еду! Прошу вас, сделайте что-нибудь, пока я буду ехать!

– Ждем, – ответил мужчина. – Только уж вы поспешите.

– Уже бегу! Я совсем рядом работаю.

Зина бросила трубку и, схватив сумочку, побежала к выходу из кабинета, на ходу вдевая руки в рукава пальто.

Мужчина, положивший трубку, сидел в машине, припаркованной неподалеку от детского дома «Парус». Цыкая языком, он пытался извлечь из зубов остатки завтрака. Его мясистые губы при этом вытягивались вперед, словно он посылал воздушные поцелуи каким-то невидимым красавицам. Он относился к той породе мужчин, чей возраст очень сложно определить. Если судить по высоким залысинам, то ему было явно за сорок пять, но лицо было гладким, как у двадцатилетнего юноши. Как правило, главной чертой таких лиц являются водянистые глаза, в которых невозможно прочитать никаких эмоций. Хотя ему и не положено было что-либо чувствовать, не для того его нанимали. Последние лет десять к нему не обращались иначе, как Калиф. И эта кличка очень точно отражала суть его деятельности: Калиф получал неограниченную власть над человеком на какое-то время, от чего испытывал огромное наслаждение. Пожалуй, это было единственное, что он любил в этой жизни.