– Если я решил обратиться в вашу веру, что мне нужно сделать? – спросил он однажды у проповедника.

– Ничего особенного. Просто прийти в назначенный день и высказать свое желание, обо всем остальном позаботятся, – пожал плечами проповедник. – Не нужно торопиться, Бог никогда не спешит. Что думают об этом твои родители?

– Моя мама была еврейкой. Она умерла, так что спрашивать некого, – слишком резко ответил Дэвид. Проповедник начал понимающе кивать. Сегодня он впервые более или менее понял причину, по которой этого слишком молодого человека так сильно тянуло в церковь.

Дэвид же еще какое-то время сидел на скамье, а потом отправился к парому, на котором можно было добраться до Лонг-Айленда. Для жителей острова этот паром был проклятьем, для туристов – аттракционом, а для жителей Манхэттена – своего рода церковью, местом, где можно было хотя бы полчаса бесцельно понаблюдать за гладью воды и подумать над тем, куда катится его жизнь. Поскольку на протяжении пути то и дело из дымки начинал проступать силуэт статуи Свободы, а человек рано или поздно все же поднимал голову, чтобы ее разглядеть, мысли действительно очищались. Чтобы увидеть факел Свободы, нужно хотя бы попробовать поднять голову.

В мае 1974 года Дэвид Берковиц принял крещение и стал приверженцем баптистской церкви. Обряд крещения с полным погружением в воду его вдохновил даже больше, чем то первое посещение церкви, которое он уже совсем плохо помнил. Все вокруг его поздравляли, расспрашивали о его чувствах и предлагали помощь. Он буквально купался во всеобщей безграничной и безусловной любви. Именно этого он был лишен с детства и именно этого искал всю свою жизнь. Единственным минусом стало то, что этот праздник быстро подошел к концу, а возвращаться домой ему снова пришлось в одиночестве. Он еще много раз посещал церковь, но всякий раз миг всеобщего единения заканчивался. По выходе из церкви все прихожане вновь превращались в чужих друг другу людей. Он хотел чувствовать себя частью чего-то большего всегда, а не только один час в воскресенье.

– Я стал баптистом, – объявил Дэвид спустя примерно неделю после крещения. Нат был занят проблемами магазина, поэтому не сразу понял, о чем идет речь.

– Ты перестал быть евреем?

– Не знаю. Нет. Это же зависит от того, от кого ты родился, верно? Я не знаю, от кого я родился, так что не знаю, был ли евреем вообще, – растерялся Дэвид.

– Твоя мать, Перл, говорила, что человека, который сменил веру, легко обмануть.

– Перл умерла, – жестоко напомнил Дэвид.

– Это не доказывает того, что она ошибалась.

– Это доказывает, что ее Бог не защитил ее. Кем была моя настоящая мать? – спросил вдруг Дэвид.

– Она была еврейкой, – успокаивающе сказал Нат. – Ты же знаешь, она умерла при родах, а мы усыновили тебя буквально сразу после рождения. Как у тебя дела в колледже?

– Все хорошо, – слишком быстро, чтобы это было правдой, сказал Дэвид и пошел к себе в комнату. Он был очень разочарован тем, что не смог впечатлить отца своей новостью. Нат даже не воспринял ее всерьез. В возрасте двадцати лет все чего-то ищут. Главное, чтобы к тридцати они хоть что-то нашли. Дэвид же стремительно приближался к точке, за которой находились разбитые родительские надежды. Иногда он, конечно, объявлялся на занятиях в колледже, но за год он едва ли хоть что-то усвоил из курса лекций по истории искусства, да и вряд ли мог вылепить хотя бы горшок из глины. И Нат, и Дэвид прекрасно понимали, что обучение в общественном колледже по курсу скульптуры – пустая трата времени. С другой стороны, Дэвиду нужно было его как-то тратить, а как именно, он не имел ни малейшего представления.

«Вас усыновили? Вам хочется об этом поговорить? Приходите к нам», – гласила бумажка, прилепленная на внутренней стороне двери мужского туалета в колледже. Дэвиду потребовалось по меньшей мере трижды посетить этот туалет, прежде чем он все же решился переписать название организации, чтобы потом посмотреть в справочнике информацию о ней.

Организация помощи усыновленным детям проводила свои собрания по вечерам вторников в общественном колледже Квинса. В числе услуг, которые предоставлял этот благотворительный фонд, была помощь в поиске информации о биологических родителях, а также группа поддержки, которая «вполне могла стать для вас настоящей семьей».

Заседания проходили на втором этаже колледжа, в одной из больших аудиторий, рассчитанных на несколько сотен студентов. Там, в большом зале, были рассредоточены человек десять. Все они сидели поодиночке, плотно пригнувшись к учебной доске, служившей студентам письменным столом. Дэвид поздоровался кивком с женщиной, выступавшей перед аудиторией, и попытался затеряться на задних рядах.

– Кого ищешь? Что за история? – поинтересовался шепотом парень, который каким-то неведомым образом телепортировался на место рядом с Дэвидом.

– Да никого. Мать умерла при родах, и меня усыновили, я больше из любопытства, – также шепотом сказал Дэвид.

– Всем так говорят, – бесшумно засмеялся парень. – Ты хотя бы искать пробовал? Имя знаешь?

– Как искать? По справочнику? – хмыкнул Дэвид.

– А почему ты думаешь, что ее имени нет в справочнике? Она преступница? Из другого штата? Ты что-нибудь о ней знаешь?

В этот момент женщина за трибуной многозначительно замолчала, давая понять, что их разговоры мешают лекции.

Сразу после лекции, в которой наблюдался переизбыток таких слов, как «принятие», «прощение» и «любовь к миру», Дэвид отправился к телефону-автомату, рядом с которым всегда лежал телефонный справочник. Он знал, что его биологическую мать звали Элизабет Фалько, знал, что она вроде бы жила в Нью-Йорке до его рождения. Никакой другой информации у него не было, но оказалось, что в городе не так уж много женщин с таким именем. Он наугад позвонил нескольким женщинам, чтобы попробовать установить материнство на слух. Конечно, эта затея была обречена на провал, но, с другой стороны, он понял, что то, о чем он мечтал всю свою жизнь, вовсе не невыполнимая задача для частного детектива. Здесь даже не нужна была помощь фонда. Нужно было просто позвонить по десятку номеров и порасспрашивать женщин под предлогом опроса общественного мнения.

К вечеру следующего дня он уже определил номер своей биологической матери, но не имел ни малейшего представления, как нужно представиться и что сказать.

– Алло, Бетти Фалько? Если честно, я не вполне понимаю, как начать этот разговор. Двадцать лет назад вы родили ребенка, мальчика, а потом отдали его на усыновление. Так вот, этот мальчик – это я. Меня зовут Дэвид Берковиц. Я просто хотел бы с вами познакомиться, если вы не против. Вы должны знать, у меня были прекрасные приемные родители, я ни в коем случае не хочу вас ни в чем обвинять…