Наверное, это звучит жестоко. Тут же вспоминаются мифы о «безусловной любви», которую ребенок может получить только от матери, а затем всю свою жизнь пытается найти в спутнике жизни именно такую безусловную любовь, какую ему дарила мать. К сожалению, это всего лишь сказка. Только ребенок способен к безусловной любви к человеку, от которого зависит его жизнь. Взрослые люди не способны к безусловной любви, и тем более они не способны решить кого-то безусловно полюбить. Отношения строятся на взаимной выгоде, в том числе и с ребенком. Женщина понимает, зачем ей нужен ребенок. Таким образом она может утвердиться в обществе, сменить свой социальный статус или пробудить в людях жалость. Ребенок будет всегда ее любить. Она действительно нужна ребенку, а для человека жизненно важно чувствовать себя нужным. Все эти мотивы складываются, приумножаются и дают старт новому чувству. Любовь к ребенку, искренняя и нежная, обычно взращивается по прошествии времени, иногда весьма значительного. Если же женщина рожает ребенка, сознавая, что он ей не нужен, то вместо любви можно вырастить ненависть. Бетти поступила в своей ситуации самым гуманным способом из всех возможных, но что ей было делать сейчас, когда она открыла входную дверь своей маленькой квартирки на последнем этаже кирпичного шестиэтажного дома в Квинсе?

Чувства нахлынули на женщину, и она расплакалась от переполнявшей ее любви к сыну. В этот момент она осознала, как много потеряла, какую ужасную ошибку совершила, отдав своего сына на воспитание чужим людям, которых даже не знала. В этот момент она пообещала себе, что больше никогда не оставит своего ребенка и сделает все возможное, чтобы наверстать упущенное. Ведь так? Именно эту реакцию хотят увидеть люди, когда смотрят по телевизору передачи с подобным сюжетом. Дэвид тоже ожидал примерно этой реакции. Надеялся на то, что сейчас обретет наконец настоящую семью, почувствует себя «частью чего-то большего», только, в отличие от эйфории в церкви, это чувство единения теперь останется с ним навсегда.

Дверь ему открыла красивая пожилая женщина с аккуратно уложенными волнистыми каштановыми волосами, с аккуратным макияжем на лице, еще сохранившем черты ее девичьей красоты, в красивом платье с широкой юбкой фасона начала 1950-х. Женщина стояла на пороге, чуть приоткрыв рот от удивления, а потом неуклюже распахнула руки для объятий. Дэвид так же неуклюже и нерешительно шагнул навстречу этим странным объятиям с незнакомой взрослой женщиной.

– Только не думай, что я хочу тебя в чем-то обвинить, я прекрасно понимаю, что если ты так поступила, то это было необходимо, – сказал Дэвид, когда этап первых приветствий был закончен.

– Не нужно так говорить, я виновата перед тобой… – то и дело начинала истерично плакать Бетти, аккуратно вытирая слезы старомодным носовым платком.

Единственным человеком, который во всей этой сцене не стремился повторить все когда-то слышанные в дневных мелодрамах и телевизионных ток-шоу фразы, была Розалин. Старшая дочь Бетти превратилась к тому времени в уже взрослую, разведенную женщину. Она вместе с дочерью жила неподалеку от дома Бетти, поэтому решила прийти к матери скорее из любопытства, чем из желания поддержать. Розалин была уже взрослой девочкой-подростком, когда мать забеременела во второй раз, поэтому прекрасно помнила то, как округлился ее живот, как часто в те месяцы она устраивала совершенно невообразимые и вроде бы неоправданные скандалы и как в определенный момент мать уехала на пару дней в больницу, а потом вернулась домой без живота и истерик. Розалин не очень интересовало, что стало с ребенком, она была рада, что мама снова стала прежней. Только спустя несколько месяцев ей пришло в голову поинтересоваться, где младенец. Бетти тогда сказала, что ребенок умер при родах, начала плакать и точно так же немного театральным жестом смахивать слезы из-под густо накрашенных тушью ресниц.

Розалин приветливо улыбнулась Дэвиду, когда тот перевел на нее взгляд. Дэвид смутился и тут же попробовал посмотреть на эту сцену ее глазами. Выходило что-то очень глупое, несуразное и надуманное. Бетти продолжала всхлипывать. Она не собиралась устраивать сцен или изображать нахлынувшие материнские чувства, ей даже не хотелось врать о том, как сожалеет о сделанном, но всего этого, по ее мнению, требовали обстоятельства. Нельзя же просто сказать появившемуся на пороге взрослому сыну, что, конечно, рада познакомиться, но продолжать общение не намерена. Бетти усердно следовала шаблону, который хорошо освоила за многие годы просмотра дневных мелодрам во время своих смен в кафе.

– Приходи к нам с дочкой в гости на выходные, – тихо шепнула ему Розалин, протягивая на прощание бумажку с адресом. – Мы будем рады тебя видеть. Я ужин приготовлю, с дочкой сходим куда-нибудь. Ей будет полезно с мужчиной пообщаться.

Дэвид серьезно кивнул и спрятал бумажку с адресом в карман куртки так, как будто это была драгоценность. Эта фраза, брошенная на прощание Розалин, значила почему-то намного больше, чем все слезы его матери, пролитые в этот вечер.

Вечером он рассказал обо всем произошедшем отцу. Нат сначала испугался, но потом даже обрадовался. Новые друзья – это как раз то, что его сыну было нужно. Возможно, они даже заставят его найти себе какое-то полезное применение. Мужчина знал имя биологической матери Дэвида. Он даже однажды разузнал, где она работает, и приходил пару раз в то кафе. Женщина производила крайне положительное впечатление, но все это было много лет назад. Что с ней могло случиться за последние двадцать лет? Вряд ли она стала с годами лучше, а женщину, отдавшую своего ребенка на воспитание, никак нельзя было бы назвать образцом морали и нравственности. Рассказ о Розалин Нату понравился больше. Ему показалось, что именно она сможет стать для Дэвида другом и старшим товарищем, а Дэвид, в свою очередь, сможет помочь матери-одиночке по хозяйству. После армии Дэвид уже больше не был белоручкой и прекрасно научился делать все руками. Зачастую с каким-то простым ремонтом бытовой техники он справлялся даже лучше отца.

Джулия тем вечером вновь завела с Натом разговор о переезде. Женщина хотела купить апартаменты где-нибудь в теплых краях, желательно на Гавайях, чтобы провести остаток жизни, греясь в лучах теплого солнца. Нат не был готов к самому термину «остаток жизни», не говоря уж о том, чтобы бросить свой магазин, который и так вечно балансировал на грани банкротства. Мэлроуз-авеню, на которой стояла лавка мелочей, считалась более или менее благополучным местом в Бронксе, но находилась улица в окружении заброшенных и очень опасных кварталов. С годами такие кварталы разрастались, а кольцо благополучия вокруг магазина, напротив, становилось все меньше.