— Ага.

— И полез за ним?

— Точно.

— Хорошо, тогда где же он?

— Кто?

— Дневничок.

Лицо Кирюши вытянулось, а я безжалостнодокончила:

— На полу дневника нет, в твоей руке онтоже отсутствует. Так куда же подевался, а? Только не надо говорить, что онраспался на атомы и просочился через пол к соседям.

Кирюша начал кашлять, я уставилась на егобледное лицо. Удивилась, куда подевалась лихорадочная краснота, и в ту жесекунду поняла смысл произошедшего.

— Кирилл! — вырвался изо рта гневныйвскрик. — Ты не падал в обморок!

— А я и не говорил ничего такого, —принялся отбиваться мальчик. — Про то, что я лишился чувств, ты самапридумала.

— Ты лег у батареи, чтобы нагретьлоб! — безжалостно закончила я свою мысль.

— Я?

— Ты!

— Я???

— Ты!!! Очень хорошо знаю теперь, отчеготы оказался именно в моей спальне: в остальных-то батареи загораживает мебель,даже если изогнешься крючком, и то не прикоснешься к ним, а здесь очень удобно— никаких тебе столов, трюмо или этажерок с ерундой.

— Как ты могла обо мне такоеподумать! — горестно воскликнул Кирик.

Я подбоченилась.

— Элементарно. Ты мазал горчицейподмышки, впрочем, солью их тоже натирал, градусник запихивал под горячую воду,грел его шерстяным пледом, прикладывал к электролампочке, прятал в рукавевторой, заранее нагретый, с ртутным столбиком, упирающимся в цифру сорок…Дальше перечислять? А теперь — батарея. Ну как тебе не стыдно? Немедленнособирайся на английский!

— Очень трудно жить с безжалостным,мрачным человеком, сердце которого обросло шерстью, — застоналКирюша. — Вот орки тоже не знали пощады, они истребляли гномов, хоббитов иэльфов…

Не слушая нытье лентяя, я выдвинула ящиктумбочки и.., увидела пустое дно.

— Вот черт! Куда же он подевался? Ещеутром лежал на месте, — удивилась я.

— Чего ищешь?

— Сырок.

— Глазированный?

— Да.

— Я его съел.

— Из моей тумбочки?

— Ага. Очень захотелось.

— Кирик! — заорала я. — Нускажи, с какой стати ты вдруг надумал слопать отложенный другим человекомпродукт?

Мальчик укоризненно покачал головой:

— Лампа, неужели ты пожалела крошкутворога?

— Мне нужен сырок! Срочно! Прямосейчас! — чуть не зарыдала я.

Кирюша поднял вверх брови:

— Да зачем? Валялся он в ящике, и ничего,а как только я его съел, сразу нужен стал. Очень уж ты вредная.

— И как теперь… — начала было яобъяснения, но тут же прикусила язык.

Нет, нельзя рассказывать подростку правду.

Кирюша мигом побежит на пустырь и на занятиетогда точно опоздает. И я строго произнесла:

— Немедленно отправляйся к репетитору!

— Очень тяжело жить в семье, где тебя нелюбят, попрекают куском и, вместо того чтобы дать отдохнуть, гонят кнутом натяжелые, гадкие занятия, — сообщил Кирюша. Потом скривился и добавил:

— В чем проблема-то? В супермаркете уметро этих сырков, как тараканов.

Я побежала в прихожую. Времени и силпродолжать выяснять отношения с Кирюшей не было. Бедный Миша на пустыретрясется от ужаса, слыша мирное ворчание Рейчел.

В супермаркете я, презрев все правила приличия,отпихнула от холодильной установки, где обычно лежат творожные изделия,какую-то тетку и с ужасом констатировала: сырки отсутствуют.

— Девушка, — налетела я на одну изпродавщиц, — где глазированные сырки?

— На полке.

— Там пусто.

— Значит, раскупили.

— Все?!

— Выходит, так.

— Принесите еще.

— Завтра прибудут, весь товар подан вторговый зал, — меланхолично сообщила девица и исчезла.

Я стукнула кулаком по стойке витрины. Ну ктобы сомневался: если мне нужны сырки, они исчезнут по всей стране, зато будетполно баночек со сметаной. Вон, их целая батарея стоит, любого объема ижирности.

— Вы берете кефир? — спросил меняподошедший дядька лет пятидесяти, одетый в затрапезный спортивный костюм.

Я помотала головой и.., увидела в его корзинкестоль необходимый мне предмет в бело-голубой упаковке.

— Простите, где вы взяли сырок? —расплылась я в улыбке.

— А вот тут только что лежали.

— Здесь?

— Да.

— Но больше их нет, — протянула я.

— Позвольте к кефирчикуподобраться, — отодвинул меня от витрины мужчина.

Я схватила его за рукав.

— Простите, как вас зовут?

— Леня, — слегка растерянно ответилпокупатель.

— Очень приятно, Лампа.

Глаза Лени начали медленно расширяться.

— Не в смысле электрическая, — сталапояснять я, — а уменьшительное от Евлампии. Просто имя у меня такое,заковыристое.

— А я тут при чем? — отмерЛеня. — Я просто кефир хочу взять.

— Очень прошу, помогите мне!

— И чем же?

— Отдайте сырок.

Леня попятился.

— Не понимаю.

— Ничего особо непонятного нет, —наседала я на дядьку, — вы взяли с витрины последний.

А он очень, ну очень нужен мне.

— Сам сырки люблю, — не сдавалсяЛеня.

— Завтра себе хоть гору купите. А этотмне отдайте.

— Ваще, блин! — принялся возмущатьсядядька. — Народ через одного долбанутый!

— Умоляю!

— Отвяжись.

— Поверьте, жутко надо!

— Зина! — завопил Леня. —Зинка!