внедрены. Предъявите мне, пожалуйста, режимные листы, приказы по цеху или заводу, ведомости изменений технологического режима, которые свидетельствуют, что двадцать девятого процесс проводился по старым режимным параметрам, а с тридцатого параметры технологии были изменены в соответствии с вашими изобретениями. И я приму вашу дату внедрения.

«А если не предъявите, значит, не приму», — продолжил я в уме мысль Владимира Александровича.

Как же мы с Тульчинским разбушевались в ответ на эту просьбу! Начали объяснять, что внедрению — и это очевидно каждому, кто хотя бы однажды что-то внедрял, — предшествует опытно-промышленная проверка, поэтому она еще проводилась двадцать девятого июня, а тридцатого мы посчитали ее законченной, так как убедились в правильности выбранных технологических параметров и считаем именно этот день датой внедрения.

Владимир Александрович быстро прервал наши темпераментные речи:

— Так, товарищи, минуту внимания! Либо завтра к двенадцати часам дня вы приносите мне документы, подтверждающие начало внедрения, либо я напишу в протоколе, что установить дату внедрения мне не удалось, со всеми вытекающими для вас плохими, я подчеркиваю — очень плохими, последствиями. Надеюсь, я выразился достаточно ясно. Поэтому займитесь поиском документов, а не спорами со мной.

После такого ледяного душа нам стало очевидно, какую глупость мы совершили в 1983 году, не подтвердив акт внедрения, например, протоколом об окончании опытно-промышленной проверки.

Во всей этой истории больше всего я переживал за сотрудниц техотдела — мы с Тульчинским и начальником техотдела Кипером были наказаны за собственную глупость, а им пришлось искать иголку в стоге сена, или, другими словами, хоть какой-нибудь документ, способный обосновать дату внедрения. Поздно вечером мы уже собирались прервать поиски и разъехаться по домам: головы гудели подобно компрессорам на запредельных давлениях, и хотелось сказать народу, что утро вечера мудренее, лучше соберемся завтра в семь утра. Но сначала Кипер, а потом и его заместитель Азалия Ханафеевна нашли нужные бумаги: Александр Израилевич обнаружил чертеж новой схемы подачи потока, содержащего добавку, в сырье для получения изопрена, утвержденный главным инженером предприятия 27 июня 1983 года, Азалия Ханафеевна — комплект документов по внедрению новой техники, а именно — наших изобретений, тоже датированный концом июня.

Утром, внимательно просмотрев представленные нами документы, Смирнов неожиданно спросил:

— Вы знаете, за что я вас уважаю?

После бессонной ночи нам было трудно ответить на этот вопрос.

Владимир Александрович продолжил:

— Вы действительно сделали большое дело, внедрив эти изобретения. И для меня очень важно, что вы принесли бумаги тысяча девятьсот восемьдесят третьего года рождения. Ведь я боялся, что вечером вы лихо все подделаете и мне придется хватать вас за руку, а вы оказались молодцами.

— У нас и в мыслях не было падать так низко, — в один голос сказали мы с Тульчинским.

— Это мне и нравится, но вы, хотя и сделали большое дело, к составлению документов отнеслись легкомысленно, что недопустимо. Оформление результатов внедрения изобретения так же важно, как его создание и само внедрение. Учтите это на будущее. Ну а действия Натальи Николаевны мне неприятны. Она втянула в свой личностный конфликт с Баталиным много занятых и ответственных людей, что, с моей точки зрения, неприемлемо. Ладно, пойду писать протокол.

Поднимая рюмку на посошок в честь моего отлета в Ленинград, мы с Кипером и Тульчинским размечтались, что теперь, после положительного заключения такой авторитетной комиссии, со склоками будет покончено, нас оставят в покое и мы сможем заниматься делом. Какими же мы были наивными! Через три недели мы получили извещение о новой проверке по жалобе Летовой на работу второй комиссии и о решении КПК организовать третью проверку.

На этот раз сформировать комиссию поручили Государственному комитету по науке и технике. Хотя формально ее возглавлял профессор Валерий Кузьмич Дуплякин — заместитель директора Омского филиала института катализа, фактически работой руководил один из заместителей начальника отдела химии Комитета по науке и технике Василий Павлович Крылов[17]. В советской табели о рангах его пост соответствовал должности заместителя главы отраслевого министерства.

Так как Наталья Николаевна в жалобе на предыдущую комиссию обвиняла нас с Тульчинским в подкупе ее членов и оказании давления на них, Василий Павлович, по всей вероятности считая, что комиссия, как и жена Цезаря, должна быть вне подозрений, включил в ее состав в качестве наблюдателя саму Летову. При этом в составе комиссии был и заместитель директора ВНИИНефтехима Борис Львович Воробьёв, наш союзник.

Крылов в первый же день работы занял пролетовскую позицию. Скрепя сердце он принял мои объяснения причин отсутствия лабораторного журнала испытаний. А насчет отсутствия документов об анализах содержания добавки в сырье после внедрения его позиция была бескомпромиссной.

— Я считаю, — сказал он, — что если нет документов о наличии добавки в тысяча девятьсот восемьдесят третьем году, то нет и факта внедрения, хотя по существующим правилам эти документы могли быть уничтожены. Правда, у Смирнова, непререкаемого авторитета в области патентного права, другая точка зрения.

«После этого можно признать недействительным и экономический эффект от реализации наших изобретений», — подумал я.

На наши с Тульчинским возражения, что акт внедрения изобретения подписан четырьмя материально не заинтересованными лицами, а не авторами, Крылов просто махнул рукой. В этот момент я случайно взглянул на Наталью Николаевну, и мне показалось, что во рту у нее весь шоколад, выпущенный большой кондитерской фабрикой за год работы.

Вечером после отъезда комиссии в гостиницу мы с Кипером и Тульчинским, сидя в кабинете, часа два проклинали… не подумайте, не Летову или Крылова, а Горбачёва, который лишил нас возможности выпить бутылку на троих (антиалкогольная кампания была в самом разгаре) после такого трудового дня. К нашей чести, нужно сказать, что до казенного спирта мы не опустились, хотя очень хотелось.

Где-то около двух часов ночи, наверное, после пятидесятой сигареты мне в голову пришла простая, как апельсин, и прекрасная идея. Комиссии нужна бумага, в которой собраны результаты анализов по содержанию ацетальдегида в сырье в 1983 году. По привычке они просят ведомость заводских лабораторных анализов, которая, согласно действующему ГОСТу, хранится один год, поэтому ее и нет. Но, если человек, выполнявший эти анализы, напишет заявление в комиссию, где подтвердит факт их выполнения и укажет реальное содержание добавки в сырье, эти две бумаги должны быть абсолютно равнодоказательны.

Сказано — сделано. Заспанная телефонистка долго не могла сообразить, с кем меня нужно соединить. Минут через десять мои мольбы ее разбудили, и я услышал голос сотрудницы аналитической группы нашей лаборатории Люды Александровой, которая выполняла анализы при пуске процесса в 1983-м. Несмотря на поздний, а скорее — ранний час, она