— А как же.

Старик засуетился, ныряя куда-то за свой прилавок и выуживая оттуда небольшую флягу, наполненную водой.

— А если деса желает вина…

— Нет, спасибо.

Забрала флягу из его рук и жадно приникла к ней губами.

Все же старик был прав. Я не ела ничего вкуснее его мяса вот уже несколько дней. И не пила, кажется, целую жизнь, которую провела в этом пути. В пути к своему единственному дому — Лассару. Как бы ни начинало при упоминании этого слова что-то внутри дрожать от какой-то ненависти или отвращения. Смешно. Словно Дали вместе с многочисленными оргазмами, через сотни своих страстных поцелуев передала мне частицу своей ненависти к Лассару. А может, сыграли свою роль все те зверства, учиненные лассарскими воинами, о которых говорили в лагере Рейна, и которые видела своими глазами я.

Или же она, эта подспудная ненависть, или же презрение к этому величественному месту появились сейчас? При взгляде на этого старика и на многих других, стоявших рядом с ним, торговцев. Они не были одеты в шелка, они не были обезображены полнотой, той, что появляется от чрезмерных возлияний, они были обычными людьми, торговавшими тем, что имели, что взращивали сами, чтобы прокормить свои семьи…

А меня все же подмывало ускакать с этого громкоголосого, шумного рынка, чтобы не видеть этот контраст. Это режущее глаза различие между богатым Лассаром и теми землями, которые опустошили и обескровили его воины. Чтобы невольно не сравнивать спокойно разгуливавших по широкой пустой площади базара упитанных, разодетых в самые дорогие ткани, разукрашенных и сияющих даже издалека в сумраке уличных факелов жителей города и тех, кто боялся выйти в одиночку из шатров, заменявших им крепкие каменные дома.

Каким же кощунственным казалось мне сейчас спокойно брести, держа за поводья лошадь, среди прилавков, заваленных едой, тканями или же деревянными поделками, когда еще недавно я проезжала разрушенные земли с другими жителями, оголодавшими, едва ли не одичавшими настолько, чтобы грабить каждого путника.

Земли без множества установленных по периметру факелов, огонь которых согревал бы и освещал дорогу, которую несколько дней назад поглотила мгла. Там, в тех местах будто стояла вечная тьма. Ледяная зимняя ночь, пробиравшая до самых костей страхом и холодом.

Здесь же жизнь не казалась замершей. О, здесь, на центральном базаре Лассара она кипела, она шумела сотнями разных голосов и тысячами других звуков, создавая ощущение, что совсем скоро эта ночь закончится, и наступит день.

Наверное, поэтому я направилась именно сюда. В самое оживленное место, в место, в котором мог спрятаться любой при желании. Спрятаться так, чтобы его не мог найти ни один человек или гайлар.

* * *

Они ворвались неожиданно. Несколько воинов в лассарских доспехах разнесли двумя ударами деревянную дверь моего небольшого деревянного дома, в котором я успела прожить лишь два дня. Он находился почти в центре города, не на отшибе, чтобы любой путник счел возможным стучаться в него и днем, и ночью, но подальше от дворца Маагара, который теперь правил в Лассаре. Достаточно далеко от него, но все же в самом оживленном месте, где, как я считала, я могла потеряться среди сотен других людей.

— Ты. Ты идешь с нами по приказу велиара Маагара Второго.

Качаю головой, пытаясь отступить в сторону, к разнесенному входу, который тут же преграждает своим телом один из солдат.

— Вы ошиблись… я не… зачем я ему? Я обычная…

Но мне не дают договорить, грубо перехватывая громадной лапой под грудью и поднимая над землей. И я даже не знаю, кто мог узнать меня здесь. Или же не узнали, но зачем тогда сыну Ода первого обычная лекарка, которой я представилась здесь?

* * *

Самодовольный нарцисс. Такое первое впечатление произвел Маагар второй. Нарцисс, который, кажется, искал собственное отражение в каждом из зеркал большой устланной коврами для тепла залы, в которую меня втолкнули. Он был одет в темно-синюю шелковую рубаху, кружевной ворот которой выглядывал из-под пристегнутого и украшенного массивным золотым кольцом с десятками жемчужин бархатного плаща. Высокий, в черных сапогах и бежевых плотных брюках, он вышагивал, думая о чем-то, будто и не замечая меня. Иногда его взгляд, обращенный на очередное зеркало, довольно блестел, а иногда, мне казалось, что Маагар второй замирает перед собственным отражением, подобно статуе. Точнее, подобно испуганной статуе.

Через несколько мгновений велиар, наконец, обернулся и с какой-то досадой начал рассматривать.

— Я ожидал, что ты гораздо красивее, — он разочарованно сморщил нос, — хотя бы волосы могли бы быть посветлее.

Маагар подошел ко мне и длинными пальцами, украшенными перстнями, коснулся моих волос. Инстинктивно отвела голову назад, и велиар нахмурился. Вновь схватил за локон, накручивая его на палец.

— Так значит, это ты знаменитая Лориэль? Впрочем, ничего. Сойдешь.

— Я не понимаю, — вздернула подбородок, глядя прямо в глаза правителю Лассара. В конце концов, не имело значения, кто мог меня выдать, но, даже если Маагар знает обо мне, зачем я могла понадобиться ему?

— Что именно ты не понимаешь? Матушка, — он засмеялся, откинув голову назад, — я верно обратился к тебе? Разве ты не должна была стать женой моего отца? Моей новоиспеченной матерью?

Испытующе смотрит, продолжая играть с волосами, а меня начинает трясти. От отвращения, что эти пальцы… его пальцы, погрязшие в море крови и смертей, смеют касаться меня.

— А? Ну отвечай, Лоооорииии.

— Должна была.

— Но вместо этого твой отряд был растерзан, а ты? Ты сбежала? Почему? Не захотела стать велиарией Континентов?

В его глазах усмешка и что-то еще. Что-то темное, что-то страшное, что не позволяет подолгу в них смотреть. Что почти причиняет боль, физическую боль, как когда смотришь на самый яркий свет. Но разве может тьма причинять глазам ту же боль, что лучи солнца? Режущую, резкую, от которой хочется зажмуриться. И я закрываю глаза, проглатывая все те слова, которые готова была выплеснуть ему в лицо. Все то, что думала о нем, о его отце и моем желании быть велиарией рядом с Одом первым.

— Боишься, — снисходительная усмешка, и ненавистный палец, наконец, отпускает мои волосы.

— А ты знаешь, я даже не буду наказывать тебя за то, что произошло. Но что мне делать с тобой?

Маагар наклоняет голову вбок, будто раздумывая, а меня коробит от фальши в его голосе. Ублюдок давно уже решил, как поступить, иначе я не была бы сейчас здесь, но почему-то предпочитает разыгрывать эту сцену передо мной.

— Может быть, мне отправить гонца к отцу? С вестью о том, что его дражайшая будущая супруга найдена мной и в скором времени сможет воссоединиться с мужем?

Он шагнул еще ближе, практически вдавливая меня в стену.

— Ты бы хотела этого, Лори?