— Я запер дверь, ну так, на всякий случай. Все же, как я понимаю, мы не одни дома.

Я не помнила этого. На моей двери был замок, о котором я и думать забыла, щелкнула им и, насторожившись, спросила:

— А как ты понял, что это моя спальня?

— Ну, кухня у тебя без дверей. — Я кивнула, а Виталий поднялся. — Гостиная тоже без дверей. — Я опять кивнула, он говорил очевидные вещи и медленно приближался ко мне. — Туалет с ванной я сразу отсек — думаю, объяснять не надо. — Я мотнула головой и шагнула в коридор, тогда Виталий быстро метнулся ко мне и, схватив за талию, затащил обратно в комнату, а потом поцеловал.

Ведь за сегодня он так ни разу и не поцеловал меня в губы. Он пил меня всю, а я наслаждалась его силой и мощью, его теплом и обжигающим душу желанием. Этот поцелуй не был похож на тот первобытный, в его офисе. Сейчас Виталий целовал почти нежно, иногда легонько прикусывая мои губы и тут же зализывая ранки, которых не было и не могло быть.

— Ну и в конце выбор был очевидным, — произнес он, оторвавшись от моих губ. — Дверь с вывеской “Не входи, а то станешь розовым пони” или просто, хм, — он кашлянул, — обычная дверь, — последние слова он проговорил как-то медленно и заторможенно.

Я тут же чуть отстранилась и обернулась. В коридоре стояла Ева и часто-часто моргала своими огромными глазами, сейчас особенно похожими на блюдца.

Черт. Черт. Черт.

Какой стыд.

Я отбежала от Виталия и приложила ладони к щекам, кожу начало нестерпимо жечь, наверное, я покраснела, ничуть не меньше самой Евы.

Черт.

Она не была знакома ни с одним моим любовником. Ни единого моего мужика не видела. Потому что это была наша с ней территория, только наша. А Самойлов… Самойлов не успел появиться в моей жизни, тут же окутал ее всю, словно паутиной, связал меня по рукам и ногам и пробрался в самое ценное место для меня. В мой дом, к моей дочери. А я растеклась лужей, позабыв обо всем на свете.

А что, если?.. Что, если бы она вышла раньше, когда мы там, в коридоре? Мамочки, мне даже подумать об этом было страшно, я часто задышала и сама не заметила, как перед глазами начало все кружиться. Почувствовала руку на своей спине и уже хотела отстраниться, но не смогла, пошатнувшись, вцепилась в Самойлова крепче, чтобы не упасть. Мне не хватало воздуха, нужно было отдышаться, и все придет в норму.

Только у меня не было времени на то, чтобы прийти в себя, белочка смотрела на нас как-то испуганно, ошеломленно и с досадой, а я и рта раскрыть не могла, чтобы что-то ей сказать, успокоить.

— Ну надо же, еще одна белочка, — послышался веселый голос Виталия, — я попал в самое настоящее логово белок. Третьим к себе возьмете? Или я слишком большой? М-м-м?

Ева улыбнулась, а затем рассмеялась. А я поняла, что в этот момент моя жизнь изменилась основательно, раз и навсегда.

На меня обрушилось самое настоящее землетрясение, мощностью в девять баллов. Оно трясло, кидало меня в разные стороны собственной жизни, разрушая до основания, заставляя прогибаться к полу под натиском своей необузданной природной силы. Меня колошматило так, что слова застревали в горле, а мысли путались, но я продолжал говорить, пытался закончить мысль, цепляясь за неё, словно это был карниз, а я самоубийца, передумавший прощаться с жизнью в самый последний момент. Болтался где-то там, между гранями реального и потустороннего, и смотрел на девочку, которая могла бы быть моей дочерью.

Черт. Сердце бухало в груди, и где-то на периферии сознания я решил, что надо обязательно записаться на приём к кардиологу, с моей-то наследственностью с таким нельзя шутить. Но сейчас, в это самое мгновение я смотрел на восьмилетнюю девочку, которая выглядела чуть старше своих лет. Хотя я вовсе не разбирался в возрасте детей, да я и в детях не разбирался от слова совсем. Но рыженькой уменьшенной копии белочки я дал бы навскидку лет десять. Высокая, худющая, угловато-острая, с огромными голубыми глазами. Океанами, но, сука, голубыми. Так неприятно сразу стало, в сердце опять что-то кольнуло, ведь так легко было поверить в то, что она моя. Моя.

Вика вырвалась и выскочила в коридор, а затем замерла и начала задыхаться, я поспешил к ней, обнял, прижимая к себе.

Она перенервничала.

Ещё раз посмотрел на девочку, которая нахмурилась, увидев, как я опять прижал к себе Вику.

Совсем как взрослая. И в голову некстати пришла мысль, что у моей матери такой же оттенок глаз. Или просто она хмурится точно так же?

Мгновенно выкинул эти глупости из головы, нужно было что-то делать. Немая сцена затягивалась, грозя перерасти в самую настоящую драму, и я постарался скинуть напряжение, как мог, как чувствовал.

— Ну надо же, еще одна белочка, — произнёс преувеличенно бодро, — я попал в самое настоящее логово белок. — Мне понравилась эта девочка. Я до звездочек в глазах захотел с ней подружиться. Захотел забрать ее себе, так же как и Вику, чтобы, словно дракон из сказок, защищающий свое золото, рычать на всех «Мое», оберегая своих белочек. Чтобы тоненькая фарфоровая куколка называла бы меня папой. Рай. Кашлянул и, рассмеявшись от собственных мыслей, продолжил: — Третьим к себе возьмете? Или я слишком большой? М-м-м?

Девочка улыбнулась и звонко засмеялась, а я поплыл.

Я так отчетливо увидел, какой роковой красавицей она станет, больше похожей на Лилит, нежели на Еву, и что-то внутри взбунтовалось и зарычало: мне захотелось переломать пальцы и оторвать члены всем тем, кто только посмеет косо посмотреть в ее сторону.

Чертовщина, не иначе.

Обнял Вику еще крепче, успокаиваясь. Время еще есть, я не сойду с ума, не чокнусь и не переубиваю всех малолеток заранее. Ведь когда там девочки начинают ходить по свиданиям, классе в десятом? Вот и подумаем об этом потом, лет через восемь. Потом.

А сейчас нужно налаживать отношения в белкином царстве.

— Мама, а как называется самец белки? Я вот совсем вспомнить не могу, проходили мы это на биологии или нет.

Вика расслабилась, этого нельзя было не заметить. Она перестала сжимать мою ладонь, ушла скованность, которую я ощущал, буквально кожей впитывая в себя любую малейшую перемену в настроении своей рыжей девочки.

Рыжая. Увидел её, и башню снесло напрочь.

— Милая, я не знаю. — Вика пожала плечами и продолжила: — Знакомься, это Виталий, мой давний друг и новый заказчик, — затем чуть повернула голову в мою сторону, указывая ладонью на девочку, — а это, как ты уже понял, моя дочь Ева.

— Ой, это тот самый заказчик, которому ты нарисовала такие крутые рисунки? Мне понравилось, — широко улыбнулась девочка, тогда как мы с Викой растерялись, оба. Я помнил те рисунки, буквально час назад их пересматривал, испытывая при этом глубокое моральное удовлетворение: почти на каждом рисунке была часть меня, волшебство, магия рыжей ведьмы, не иначе. Потому что я смотрел на те самые рисунки и понимал, что мне дышать вдали от этой рыжей женщины больно.