— Зачем так много всего привез? — воскликнула Ершова.

— Я подумал, что ты целый день на ногах и, скорее всего, ничего не ела и плотно перекусить тебе не повредит.

— Да-да, не повредит. Но ведь этой еды хватит на целую свадьбу.

— Ничего, все съедим. Я очень прожорливый, несмотря на то, что худой.

Катя рассмеялась;

— Я тоже ужасно голодна, только немного смущаюсь.

Слишком уж это как-то…

— Как?

— Неожиданно, — честно призналась Катя. — Я не рассчитывала, что мы встретимся так скоро.

— Лучше раньше, чем никогда, — пошутил Илья, закатывая рукава рубашки.

Ножом он орудовал, как заправский повар, и вскоре стол был сервирован.

— Ну, где сядем?

— Где хочешь. Можем в большой комнате за маленьким столом, а можем здесь. Где тебе нравится?

— Давай здесь, — сказал мужчина.

Он открыл бутылку, взял с полки два бокала.

— Вино должно быть хорошее. Тебя не обманули, когда говорили, что это настоящее французское.

— Ты что, понимаешь в винах?

— Немного понимаю.

— Я к алкоголю почти индифферентна. Крепкие напитки пью в исключительных случаях.

— Но ведь мы будем пить не крепкие. Позволь предложить тебе легкое красное вино.

Наконец они сели друг против друга, и Катя взглянула в темно-синие глаза Ильи.

— Почему ты улыбнулась? — спросил он.

— Странно все как-то. Представляешь, Илья, если бы у меня не сломался несчастный каблук, мы бы с тобой не встретились.

— Может быть, и встретились бы. Кто знает?

— Нет, не встретились бы, я уверена. Мы бы разминулись.

— А может быть, нет. Если суждено встретиться, то люди наверняка встречаются. У меня иногда бывает предчувствие.., я с утра ощущаю — днем что-то случится, и очень важное.

— И сегодня чувствовал?

— Сегодня тоже было ощущение праздника. Я даже не стал заниматься работой, выбрался из дому, сел в машину и поехал. И видишь, мы с тобой встретились.

— За что выпьем? — поднимая бокал и глядя на Илью, спросила Катя.

— За твои каблуки.

— Что? — рассмеялась женщина.

— За твои каблуки. Если бы каблук не сломался, то, волне возможно, встреча состоялась бы позже. То, что мы встретились бы наверняка, у меня не вызывает никакого сомнения.

— Ты законченный фаталист, — сказала Катя.

Бокалы соприкоснулись, и Катя отпила маленький глоток. Вино, действительно, было вкусное, терпкое и ароматное, темное, почти вишневого цвета.

Илья пил не спеша.

— Ну, что ты сидишь, смотришь на еду?

— Не могу решить, с чего начать.

— С чего хочешь. Не смотри, ешь. Хочешь, положу тебе креветок? Хочешь рыбы? Вот салат. Все это лучше есть вместе и запивать вином.

— Думаешь?

— Не думаю, а знаю.

Катя ела с жадностью, но не спеша. Она растягивала удовольствие. Ей уже давно не было так хорошо и спокойно. Ей казалось, она знает Илью сто лет. И познакомились они не сегодня на московской улице, а давным-давно.

Знали друг друга с детства, а сегодня лишь случайно встретились.

Они сидели за столом больше часа, негромко переговариваясь. А когда зазвонил телефон. Катя небрежно махнула рукой:

— Не стану снимать трубку, а то еще испортят нам вечер.

— Тебе он нравится?

— Да, нравится, — призналась женщина и потом сказала, глядя прямо в его темно-синие глаза. — Мне давно не было так хорошо и спокойно. Вечно куда-то спешу, лечу сломя голову, опаздываю, тороплюсь, в общем, не жизнь, а сплошная суета.

— А ты не торопись.

— Я привыкла находиться в постоянном движении. Мне кажется, что я все время куда-то опаздываю, что жизнь идет мимо. Поэтому тороплюсь, бегу, стараюсь повсюду успеть.

— Вот поэтому и опаздываешь.

— Ты никогда не опаздываешь, Илья?

— Опаздываю лишь тогда, когда начинаю торопиться.

Я люблю жить спокойно. Мне нравятся рыбаки, сидящие на берегу реки и смотрящие на воду.

— Ты сам рыбак?

— Нет, не рыбак. Честно говоря, даже не знаю, как червя на крючок нанизывать. А вот на бегущую воду смотреть люблю.

— Я хоть и фотограф, — сказала Катя, — не могу вспомнить, смотрела ли я когда-нибудь долго на бегущую воду. Конечно, смотрела, — тут же поправила она сама себя, — но почему-то о том, о чем говоришь ты, я никогда не задумывалась. Нажимала на кнопку фотоаппарата, делала снимок, фиксировала какое-то мгновение, а потом о нем забывала.

Бутылка вина была благополучно допита за тихим и спокойным разговором.

— Мне кажется, — сказала Катя, — что я уже сто лет вот так спокойно не сидела и не разговаривала о жизни.

— Кто такой этот Варлам Кириллов? Или Кириллов Варлам, как там его? Он что, твой друг?

— Был другом, — немного резко, но в то же время спокойно, без злости, сказала Ершова. — Сейчас даже не знаю, кем он мне приходится. Я от него устала, уж слишком много у него претензий к жизни, слишком многого хочет.

— А ты? — спросил Илья.

— Даже не знаю. До сегодняшнего дня мне казалось, что я тоже хочу многого, что жизнь мне чего-то недодала и надо спешить. А вот послушала тебя и думаю: а может, никуда не надо спешить, не стоит делать резких движений?

Хотя кое-что в жизни надо изменить.

Она чувствовала, что ей очень не хочется расставаться с Ильей, не хочется ехать в Чечню, не хочется фотографировать, не хочется спешить на самолет. Она испытывала лишь одно желание: сидеть на кухне рядом с Ильей, смотреть в его глаза, слушать спокойный голос и порой удивляться, какой он умный и совсем не такой, как все ее знакомые фотографы, художники, дизайнеры — в общем, люди творческие.

Что Илья в чем-то умнее их, а может, не умнее, а просто мудрее. Катя была уверена. Он, как ребенок, говорил простые и верные вещи и абсолютно не думал о том, как его слова будут восприняты, какой след оставят в душе.

Именно поэтому от общения с ним было легко и светло.

У Кати даже не было желания включить свет, и квартира постепенно погружалась в сумерки. Сквозь неплотно прикрытое окно в эти сумерки проникал шум города, из-за стены доносились голоса соседей. Но этот фон не мешал главному — она слушала голос мужчины и свой, спокойный, тихий и ласковый.