Внутри лежал кусок пиццы.

— Ох, Боже, Гарри…

Это было глупо — то, как мои глаза наполнились слезами при виде расплавленной моцареллы и нарезанных пепперони.

— Мы ели пиццу на ужин в комнате отдыха. Так что я оставил тебе кусочек, — подтолкнул Гарри носок моей потрепанной парусиновой кроссовки носком своего блестящего ботинка. — С днем рождения, Солджер.

— Никогда никому не позволяй говорить, что ты мне не нравишься, — сказал я, прежде чем откусить большой кусок.

Еда была не самая свежая и немного холодная, но, Боже правый, ничего вкуснее я никогда не пробовал. И я застонал так, словно только что получил лучший минет в своей жизни.

Блядь. Мне этого не хватало. Женщин. Минета. Секса. Мы с ребятами иногда говорили об этом, вспоминали тех, кто у нас был в тот или иной момент, но чаще всего я предпочитал не думать об этом вообще. Так было не так хреново. Но сейчас, когда пицца и пепперони радостно смешивались у меня во рту, я вспоминал другие вещи, которые не прочь был бы попробовать, и от этого в груди возникала такая тоскливая боль.

Гарри усмехнулся.

— Неплохо?

— Ты ни хрена не представляешь.

Я откусил еще кусочек и, прожевав, оставил воспоминания о женщинах, а вместо этого подумал о времени, которое было еще более давним. На самом деле это была совершенно другая гребаная жизнь, и я сказал:

— В последний раз я ел пиццу на свой день рождения, и это был единственный раз, когда у меня была вечеринка. Мои бабушка и дедушка — я же говорил тебе, что они воспитывали меня с самого начала, верно?

Гарри кивнул, в его глазах появился намек на меланхолию.

— Ты упоминал об этом несколько раз.

Мы были знакомы с Гарри восемь лет, и мне было о чем рассказать.

Черт, скорее всего, он уже слышал эту историю. Но Гарри не стал мешать мне рассказывать ее.

— Ну да. В общем, бабушка хотела, чтобы у меня был обычный день рождения, и попросила меня пригласить пару друзей. Билли был одним из них. Мы заказали пиццу, и прямо перед тем, как сесть есть, я пошел в туалет, чтобы отлить, и застал там маму, глотающую таблетки.

Я изучал корку пиццы. Застывшие пузырьки соуса. Хрустящие края и мягкую середину.

— Все, чего хотели мои бабушка и дедушка, — это дать мне нормальное детство и при этом защитить мою маму. Она была их единственным ребенком. Я всегда понимал, что они искренне считают, что поступают правильно, и ни в чем их не виню, но…

— Всё, что мы можем сделать, — это сделать всё, что в наших силах, — сказал Гарри, добавив немного мудрости в мои размышления. — Даже если всё, что у нас есть, не так уж и хорошо.

Я задумчиво кивнул, крутя в пальцах кусочек корки.

— Это безумие. Например… иногда у нас бывают такие моменты, знаешь, которые имеют такое глубокое значение в нашей жизни, но мы понятия не имеем, что они происходят, когда они происходят на самом деле. И в тот день бабушка хотела, чтобы я был нормальным ребенком, но мама опять все испортила. Бабушка никогда не могла остановить неизбежное. Единственный способ, которым она могла это сделать, — перестать защищать собственную дочь, и как бы плохо ей ни было, она никогда не могла ее бросить.

«Прямо как я».

— Знаешь, Солджер… Прошлое не всегда можно переосмыслить. Иногда лучшее, что можно сделать, — это просто принять то, что уже случилось, и двигаться дальше.

Я рассмеялся и откусил кусочек хрустящей корочки.

— Ты говоришь такую чушь, как будто сама природа моей ситуации не связана с тем, что мое прошлое подвергается размышлениям.

— Верно, — сказал Гарри, задумчиво кивнув. — Но ходят слухи, что и к твоему настоящему присматривались довольно внимательно. И, как я слышал, ты, возможно, скоро выберешься отсюда.

Я чуть не выронил остатки корочки, когда поднял на него взгляд и вытаращил глаза, так чертовски боясь позволить надежде овладеть собой.

— Подожди. Ты это слышал?

Гарри пожал плечами, но улыбка, растянувшая его губы, была безошибочной.

— Как я уже сказал, слухи. Но подумал, что тебе хотелось бы знать. В любом случае, уже почти погасили свет. Так что бери книгу и отправляйся обратно, хорошо?

Я едва кивнул, обдумывая возможность того, что, возможно, мне удастся убраться из этого места быстрее, чем думал.

— Хорошо, — ответил я, глядя вдаль, где не было ничего, кроме потенциального будущего, которое я почти видел, пробовал и чувствовал. — Спокойной ночи, Гарри. Спасибо за пиццу.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

КУДА ПОЙТИ

Через шесть месяцев после моего тридцатилетия, через девять с половиной лет после начала моего пребывания за решеткой, я официально получил право на условно-досрочное освобождение. Я получил уведомление о предстоящем слушании, и у меня было неплохое предчувствие, каким будет результат. И, может быть, это было немного самоуверенно с моей стороны. Может быть, мне следовало ожидать худшего — черт, я всю жизнь только этим и занимался. Но, как уже говорил, в свой тридцатый день рождения я проснулся с хорошим чувством, поселившимся в глубине моих костей. Наверное, можно считать, что это было как-то связано с тем, чтобы выбраться отсюда.

Я имею в виду, что это, черт возьми, точно не имело никакого отношения ко второму визиту моей матери за последние девять лет.

Я не понимал, как это возможно, чтобы кто-то постарел на пятнадцать лет всего за три. Но Диане Мэйсон это каким-то образом удалось. Она была похожа на ведьму из старых детских страшилок. Древнюю ведьму, поселившуюся глубоко в лесу. Ее глаза ввалились, щеки впали. Волосы были сухими, как солома у чучела. Я сидел напротив нее и думал, как, черт возьми, эта женщина могла родить меня, ведь я совершенно не был похож на этот мешок с тонкой кожей и костями.

И вот так, впервые за тридцать с лишним лет, я задумался о своем отце и о том, кем он мог