– Я что-то этого не припомню, – говорю я, подходя к нему. Пусть я была в его квартире всего пару-тройку раз, этой комнаты я точно не видела.

Том одной рукой заключает меня в объятья, так как вторая занята сковородкой, в которой лежит самый огромный в мире испанский омлет.

– Перед тем как уехать в Нью-Йорк, я сделал перепланировку. Правда, получил от нее удовольствие не я, а арендатор. Ну как, нравится? – небрежно спрашивает он. Но мне видно: мой ответ ему небезразличен.

– Потрясающе, – искренне восхищаюсь я. Квартира современная, но без всяких резких линий. Тепло и уютно. В отличие от квартиры Каро. В отличие от самой Каро. – Здорово получилось. Помочь? – спрашиваю я и указываю на плиту. Это не тот вопрос, который мне хочется задать, но я не знаю, как подобраться к тому, что мне интересно, после разговора о ремонте квартиры в залитой солнцем кухне.

– Спасибо, уже почти готово. Ты садись. – Он жестом показывает на барные табуреты по другую сторону стола. – Надеюсь, ты не станешь возражать против омлета.

– Нет, это самое то. Спасибо. – Я забираюсь на высокий табурет и, пока Том орудует у плиты, смотрю на его спину. Похоже, он только что из-под душа. Его волосы все еще влажные. Он в джинсах; рукава рубашки закатаны. Не знаю почему, но рядом с ним мне мерещится Себ. Себ, каким он был. Адонис среди мальчишек. Какой он сейчас, мне не известно. Приступ ревности. Отвергнутая любовь. Том тоже уже не мальчик. Он с быстрой улыбкой оборачивается через плечо. Я инстинктивно отворачиваюсь, как будто он застукал меня за разглядыванием его тела.

– Готово, – сообщает Том и, ловко разрезав омлет пополам, кладет половинки на тарелки. – Вуаля!

– Мерси, – говорю я и вновь умолкаю, натужно пытаясь придумать, что сказать дальше. – Любишь готовить?

Том устраивается на соседнем табурете.

– Не особенно. Просто люблю есть свежую пищу, – отвечает он и пожимает плечами.

Омлет отменно хорош. По-настоящему хорош. Мы уплетаем его за обе щеки. По крайней мере, Том. Мой аппетит меня подводит. Я ела вместе с Томом не один раз, но сегодня я делаю это впервые в его кухне и ем то, что он сам приготовил. По идее, нас должно объединять дружеское молчание. Ведь так у нас с ним было всегда. Но не сегодня. Сегодня все по-другому. Сегодня мы сами другие. Я смотрю на Тома. Вид у него усталый, морщинки вокруг круглых глаз кажутся резче и глубже, чем обычно. Возможно, он стал даже бледнее, а его веснушки – еще заметнее.

– Значит, – говорит Том, проглотив очередной кусок, – Лара и Модан? У них все серьезно?

Я недовольно морщусь.

– Да, она явно увлечена им, – говорю я так, как будто в этом есть моя вина. Похоже, этот вопрос не давал ему спать всю ночь.

– Ну, это видно с первого взгляда. – Его голос начисто лишен эмоций. Отправив в рот очередной кусок омлета, он задумчиво его жует, уставившись куда-то в пространство. – Это далеко не идеально.

Не идеально. Какая, однако, странная, флегматичная фраза, когда у тебя разбито сердце…

– Пожалуй. Причем по всем фронтам, – говорю я и кладу вилку. Не могу ни есть, ни ждать. Поворачиваюсь на табурете и смотрю на его профиль. – На что ты намекал вчера вечером?

Он поворачивает голову и, слегка наклонив ее, задумчиво на меня смотрит. Затем кладет вилку и нож. Впрочем, его тарелка уже пуста. Огромный омлет съеден в один присест. Том прекрасно понимает, что я имею в виду, и, надо отдать ему должное, не пытается изобразить недоумение.

– Северин была девушка привлекательная, – осторожно произносит он. Я киваю. Кстати, где она? Ей наверняка было бы интересно послушать наш разговор. – Похоже, Модан отказывается верить, что никто из нас с ней не спал. Поэтому он играет в игру под названием «что, если». Что, если… что, если Том спал c Северин? Но это крайне маловероятно, так как всем известно, что в ту неделю я был с Ларой. Модан же явно считает, что Лары для одного мужчины более чем достаточно. – Голос Тома полон иронии. Затем он умолкает. Мне непонятно, то ли он вспоминает прошлое, то ли смотрит в будущее. В любом случае это явно что-то не слишком радостное. – Но что, если с Северин спал Себ? Это уже делает ситуацию гораздо интереснее.

Он снова умолкает и в упор смотрит на меня. Вопрос, который я сейчас задам – и мы оба это знаем, – буквально повис между нами. Можно протянуть руку и потрогать его.

– Я хочу это знать, – тихо говорю я.

Том отворачивается и проводит рукой по волосам, затем снова пристально смотрит на меня.

– Тебе действительно хочется это знать? – В его голосе слышатся резкие нотки. – После стольких лет? С той недели во Франции минуло десять лет – десять лет плюс свадебные торжества…

– Я хочу знать, считали ли меня круглой дурой. – Мой голос звенит обидой. Мое терпение на исходе. – Я хочу знать, что происходило у меня перед носом, о чем прекрасно знали мои друзья, но ничего мне не сказали.

– То есть все дело в гордости.

– Да. Или нет. Не знаю. Скажи, он трахал ее?

– Да, – просто отвечает Том.

Я открываю рот, чтобы что-то сказать, но не знаю что. И закрываю рот. Гордость, думаю я. В этом Том совершенно прав. Моя гордость задета, причем весьма болезненно. И тут наконец появляется Северин. Она смотрит на меня с другого конца кухни, и мои пальцы невольно сгибаются, готовые содрать кожу с этих гладких щек. Это желание такое сильное, что я ужасаюсь самой себе. Бедная девушка давно мертва. Как можно ей теперь завидовать? Северин смотрит на меня. Интересно, она знает, о чем я думаю? Затем она равнодушно отводит взгляд в сторону, как будто мое мнение ей не интересно. Том, нахмурив лоб, также смотрит на меня. Я начинаю соскальзывать с табурета.

– Нет, – строго говорит он и хватает меня за руку. – Даже не вздумай сбежать. Ты хотела знать. Значит, сядь и выслушай все до конца, вместо того чтобы строить в голове разные безумные сценарии. – Он в упор смотрит на меня. – Кейт, пойми, это не какая-то там теория заговоров. Никто не шептался за твоей спиной. Это было всего лишь раз. Только в последнюю ночь. Об этом вряд ли кто знает. Даже Себ и тот не в курсе, что я об этом знаю.

Я пытаюсь переварить сказанное, одновременно подавляя порыв к бегству. В последнюю ночь.

– То есть после ссоры, – говорю я. Том кивает. Его пальцы отпускают мою руку. Теперь он ее гладит – от плеча к локтю и обратно, в попытке успокоить меня. В последнюю ночь, после ссоры… – Ты сказал, что об этом вряд ли кто знает. Кто еще?

– Точно утверждать не могу, – неуверенно отвечает он. – Может быть… Каро.

– Каро. Разумеется. Кто, как не она. – Из всех, кто там был, это могла знать только она. Я готова спорить на что угодно: Каро была страшно рада разжиться этим секретом, чтобы в нужный момент воспользоваться им с максимальной для себя выгодой. Представляю, какое чувство собственного превосходства он ей дарил. Мои руки невольно сжимаются в кулаки. Я заставляю себя сделать глубокий вдох и разжимаю их. – А как ты об этом узнал?