Оглядевшись, я поигралась с мыслью разбить зеркало — то самое, которое причинило мне столько неприятностей, открыв портал в другой мир… Но поняла, что это глупо. Зеркало тут совершенно не причем. Портал может открыться в любом зеркале, достаточно большом, чтобы в него пролез человек.

Кстати, где эта иномирная монета, выданная мне на случай когда все станет «совсем плохо»…

Я поискала глазами, пытаясь понять, насколько мне плохо — достаточно ли чтобы умолять этих трех хулиганок сделать хоть что-нибудь, чтобы избавить меня от этого ужасного заклятья…

Но монеты нигде не было, а вместо нее на тумбочке лежал конверт — простой, плоский, почтовый конверт, подписанный даже издали знакомой рукой.

Снедаемая плохим предчувствием, я медленно подошла к кровати, повернула конверт к себе и прочитала собственное имя и мой адрес в Академии. Не понимая, что это может означать, подняла конверт — тут и монета обнаружилась, прямо под ним — и одним точным движением оторвала край. Вынула само письмо.

«Дорогая, любимая моя доченька!» — писал мой родной отец. Я совсем струхнула — таким тоном папенька обращался, только если хотел подкупить меня на что-то, что я совершенно не желала делать. Иными словами, подкинуть мне свинью.

Села на кровать, чтобы не зависеть от неожиданно затрясшихся коленок. И продолжила читать вслух, бормоча себе под нос.

— Надеюсь, у тебя все в порядке и твоя учеба приносит тебе больше удовольствий, нежели неудобств, — тут я не смогла удержаться от усмешки. Даже не представляешь себе, папочка. — Я бы возненавидел себя за то, что позволил так бездумно растратить твою единственную молодость… — я нетерпеливо поморщилась и пропустила несколько строчек напускных отцовских нежностей. — Как завещала твоя покойная мать… бла-бла-бла… в мои обязанности входит позаботиться… упустить шанс… и ускорить твое замужество… Стоп. Что?!

Я остановилась и поморгала, перечитывая последнюю фразу. Нет, я не ошиблась.

«Ввиду приближающегося семидесятипятилетия нашего достопочтенного лорда Грааса» — высокопарно писал отец, — «я не хочу более потакать твоим капризам, рискуя упустить твой единственный шанс облагородить нашу несчастную фамилию. И, как бы ты не противилась, решил ускорить твое замужество, обвенчав вас с лордом уже этим летом, во время каникул. После того, как ваш брак консумируется, ты, Элайза, сможешь вернуться к учебе, но уже в статусе леди Граас. Так что радуйся, дорогая дочь, и изо всех сил желай старому лорду крепкого здоровья — твои дни в качестве простолюдинки подходят к концу. На следующей неделе мы устроим банкет, где я настоятельно прошу тебя присутствовать — твой жених собирается публично попросить твоей руки и объявить о дне свадьбы».

«Что случилось?» — прорвался в мой затуманенный мозг голос Габриэля. — «Ты что, плачешь?»

Я молча кивнула — как будто он мог видеть меня.

«Папа прислал письмо… там… они хотят… уже летом… лорд Граас…»

«Ничего не понял, но иду обратно».

Он «выключился», а я повалилась на кровать, заливаясь слезами и сжимая в руке гадкое письмо, ломающее всю мою жизнь. Ведь в душе я надеялась, что лорд Граас просто-напросто не доживет до конца моей учебы.

И, всхлипывая в подушку, я решила… что ничего не хочу больше решать. Что я устала. И что пусть, в кои-то веки, решает он — тот, кого я хотела бы видеть на месте моего дорогого "жениха".

Письмо моему отцу Габриэль отправил только на следующий день, ближе к обеду — снабдив его, для пущей важности, всеми возможными печатями и гербами, какие только смог отыскать у себя в столе.

Все время до этого, он занимался тем, что думал над причиной, по которой собирался «отказать» мне в просьбе уехать на следующие выходные домой. Учитывая, что он запретил мне уехать и на эти выходные, причина должна была быть более, чем существенная.

— Пересдача не сработает… — бормотал с закрытыми глазам, усевшись в кресле с бокалом вина и вытянув к камину ноги. — твоему отцу явно наплевать на твои академические успехи. — Оставить тебя в качестве наказания?.. Нет, девушек нельзя оставлять, если родители против…

Медленно, путем исключения он пытался нащупать его — тот единственный, неоспоримый довод, ради которого мой отец согласен будет отложить банкет с объявлением моей помолвки как минимум еще на неделю…

Или навсегда… — не удержавшись, посмела понадеяться я. И он услышал — дернул уголками губ и смотрел на меня насмешливо, изгибая бровь… Даже не на меня… в меня. Смотрел, пока не обнаружил в моем воображении картинку, где вовсе не лорд Граас, а он лично делает мне предложение в беседке нашего садика, в нашем же фамильном поместье.

Ну, почему?! Почему я не умею вот так же мастерски считывать его мысли и довольствуюсь какими-то обрывками эмоций? Зарываясь красным лицом в подушку, я изо всех сил постаралась приказать своему предательскому воображению заглохнуть и ничего больше… не воображать.

Мне должно быть достаточно на данном этапе, что он пытается решить мою проблему с учетом всех возможных вариантов развития событий — вместо того, чтобы просто плюнуть на меня со своей высочайшей колокольни. Из общежития, опять же таки забрал, уложив спать у себя — в той самой спальне, за кабинетом.

Я вздохнула, перестала хандрить и следующие полчаса занималась тем, что упрямо разглядывала комнату, не допуская в голову ни одной крамольной мысли.

Спальня — а точнее, спальня, совмещенная с маленьким кабинетом и каминной — была комнаткой секретной, с дверью, замаскированной снаружи под книжную полку. Окно у нее было и даже с небольшим, витым балкончиком, но как я успела еще раньше заметить, выходила вся эта красота не в сад, как окна других преподавателей, а в крохотный внутренний дворик, похожий на колодец. Единственной достопримечательностью дворика были аккуратная поленница дров и колода, на которой, собственно, эти дрова и рубили.

В самой же спальне обстановка была по-мужски аскетичная, однако довольно уютная, если брать все вкупе — тихо потрескивающий камин, обклеенные серо-бежевыми обоями стены, темный ковер на полу и… я приподнялась над подушкой, чтобы получше рассмотреть — одинокий раскидистый фикус в кадке на полу. И тут же заволновалась — мужчины не умеют ухаживать за цветами, а женщины наоборот — имеют привычку притаскивать свои растения в их жилища. Пометить территорию, так сказать…

— Нет, Арвин здесь никогда не была, — даже не повернув головы, ответил Габриэль на мой не заданный вопрос.

Я снова покраснела, однако кивнула, не стала спорить, хоть и чувствовала, что он слегка… кривит душой. Боялась я, ох как боялась, проверять свои подозрения — а что если копну как следует у него в голове и случайно не только узнаю правду, но и… увижу ее. Увижу этих двоих на этой же самой кровати, занимающихся тем, чем я до чертиков хотела заняться сама…

Правда не в данный момент — от одной лишь мысли, что уже этим летом, если не вмешается чудо, мне придется лечь в постель с омерзительным семидесятипятилетним стариком, у меня «упало» так, что никакому Даамору до меня было не достучаться.