Хотелось бы ей, чтобы так было всегда.

Затем небрежным карандашным наброском прочеркнулся август. Мама всё ещё вела себя так, будто всё было в порядке вещей, разве что проскакивали иногда ироничные интонации. Настороженно нюхал Миру Пират, и неспроста: запах Артёма преследовал её везде. Нет-нет да и наставал момент, когда она дёргалась, улавливая его совсем рядом и понимая, что всё это был не сон.

Серое платье понадобилось ещё и ещё раз, совсем скоро, когда наступил сентябрь. Начало занятий не казалось уже таким праздничным, как год назад, — теперь они стали второкурсниками. Перваков гумфак встретил актовой лекцией Полева — идя по коридору, Мира увидела, как сгрудилась вокруг профессора заинтересованная толпа новых студентов и студенток; а про тех, кто старше, будто бы все забыли. Это была уже их обыденность, отнимающая сон, время и силы.

Заспанным утром второго сентября все пришли к первой паре и собрались на лавочке рядом с вахтой. Дальше никого не пускали: уборщица мыла пол. Зайдя в корпус, Мира замешкалась у турникета, пока выискивала пропуск в кармане, и среди однокурсниц, посмотревших на неё, повисла тишина.

— Мы тут как раз говорили о… — сказала Юлька, переглянувшись с теми, кто сидел рядом.

— О ком? — уточнила Мира, подойдя и спрятав наушники в сумку.

— Да ладно, все уже слышали, что ты теперь с Нагиным.

— Отрицать не буду.

— Ну вот, ты тоже вышла из клуба одиноких женщин, — заметила Пономарёва, глядя на то, как все сидящие вокруг сваливаются в хохот.

— Приходи теперь пораньше, — добавила Юлька и подмигнула. — Будет чего обсудить.

Когда вахтёр наконец привстал и махнул рукой, искусствоведы второго курса пошли в аудиторию и растянулись по коридору, и Юлька с Мирой остались чуть поодаль от других так, что их не мог услышать никто другой. Юлька помолчала немного и сказала:

— Знаешь, я посмотрела на себя со стороны и поняла…

— Что? — удивилась Мира.

— Что в некоторые моменты вела себя не очень. Даже если я когда-нибудь не могу тебе помочь, мне всё равно не стоит вести себя так… так…

— Да ладно тебе. — Мира качнула головой.

— Мир? Ну, в смысле, забыли?

И обе они облегчённо рассмеялись.

Сев вместе с Юлькой на свою любимую третью парту среднего ряда, Мира только и успела подумать, что скажет на это Артём, как в аудиторию прошагала новая преподавательница по русскому декоративно-прикладному искусству. Она, похоже, не собиралась давать второму курсу спуска и сразу же создала строгую атмосферу, вот только Мира, как бы там ни было, уплывала в свои мысли.

За окном тянулось пасмурное утро, да ещё и свет в аудитории выключили: так лучше было видно, что показывают на экране проектора, — за это однокурсницы уже год в шутку называли друг друга кротами. А на экране пестрила резьба по дереву, вышивка, роспись по керамике, и чем дальше, тем глубже затягивала Миру немая, дословесная невнятная тоска. Казалось, пара началась уже сто лет назад, а на деле она никак не хотела переваливать даже за половину, не то что заканчиваться; прохладный сентябрьский ветерок медленно раскачивал штору, и в аудиторию осмелилась пробиться лишь пара лучей солнца, никакой погоды не сделавшая.

— Как фамилия? — вдруг сказал кто-то рядом сухим голосом.

Мира ёрзнула на стуле и продолжила смотреть в окно.

— Фамилия как? — Голос звучал уже громче и требовательнее на фоне завязавшегося шушукания.

— Осокина, — подсказал кто-то сбоку.

— Осокина! Мира. Мира!

Мира пришла в себя и схватилась за ручку и тетрадь: по лицу, отдавая в шею и грудь, расползалось жжение. Преподавательница смотрела прямо на неё и молчала.

— Это все заметили, — шепнула потом Юлька: — Ты сама не своя сегодня.

А чья же она была тогда? Вот чья?

14

Она была его. Она должна была принадлежать ему.

Так думал Артём, идя с остановки розовым сентябрьским утром после того, как проводил Миру и посадил её на автобус до универа. Ночёвки на Дальней продолжались и мало-помалу становились всё чаще. Начинала уже косо смотреть на него бабушка, и этот вопрос следовало решить. Вопросов от матери Миры не поступало — скорее всего, просто потому, что её матери было на неё всё равно.

«Мне же нужно видеть, с кем общается моя дочь», — Артём мысленно передразнил Елену Александровну и пнул засохший ком грязи на дороге. Увидела один разок, а потом отдала ему все бразды правления и вообще интересоваться перестала. Хотя… что ж, тем и лучше — минус одна проблема.

И всё же не так он себе представлял хорошую семью. Такую, какую ему в будущем хотелось бы иметь. Уж он-то искоренял в себе всё, что могло достаться ему от отца, всеми силами стремился избежать его модели, а тут… и с другой стороны такой багаж сгрузили. Оставалось только следить за тем, чтобы Мира у своей матери привычки не позаимствовала. А ещё надеяться на себя — и на то, что, если вдруг это и случится, он сможет помочь ей всё исправить.

— Здорово, — выдернул его из размышлений Кузьмин, сидящий у себя на крыльце с сигаретой.

Артём кивнул в ответ и продолжил свой путь.

— Ты, поди, так и женишься скоро. А казалось, вчера ещё вот таким вот, — сосед показал рукой, каким именно, — тут ошивался.

— Да ладно тебе, старый.

— Я ж говорил… — Кузьмин стряхнул пепел с сигареты. — Твоя девчонка-то.

Артём снова кивнул и скрылся за дверью.

Может, когда-нибудь и произойдёт так, как он говорит. В конце концов, пока никаких весомых препятствий, кроме её порой дурного поведения, не наблюдалось. В душе она была совсем ещё ребёнком. Вот окончат они универ — тогда можно будет подумать о чём-то серьёзном. Поработают пару лет, в конце концов… если она, конечно, сможет найти себе работу не в музее.

А пока, несмотря на все недостатки, она просто была его и должна была принадлежать ему. Без всяких штампов и громких обязательств.