улочке. На этой самой улочке раньше жил один очень хороший человек, помнивший традиции. Жаль только, век людей был недолог.

– Ну, что скажешь?

– Ладно, ты победил. Неплохо поиграли, – согласилась Кошка и ткнула изящным пальчиком. – Смотри, как они сейчас ещё больше удивятся…

Девушка впереди взвизгнула, но не от страха, а от радости, обнаружив у подъезда коробку с котёнком и щенком. Парень со смехом что-то ей говорил. Город улыбался – ему нравилось делать подарки.

– Ну что, ещё кому-нибудь поможем? Знаешь, сколько тут было загадано желаний?

– Ну не-ет, это не моя работа, – возразила Кошка. – И вообще, мне уже пора – у тебя тут становится слишком холодно!

– Эй, а как же наш уговор? – рассмеялся Пёс и привлёк её к себе, повёл в танце в вихре кружащегося снега по улицам, искрящимся разноцветными огнями.

Кошка прильнула к нему, игриво щёлкнула по носу:

– Но доброй волшебницей я к тебе не нанималась.

– Нет. Пока ещё нет.

– А эти двое хоть знают, что загадали одно и то же желание?

– Когда-нибудь непременно узнают.

Лишняя магия. Герман и Тамара Рыльские

– Что, елка? Живая? И думать забудь, – сказала бабушка. – Потом иголки по всему дому, а я не потерплю иголок в своих коврах.

– Можно хотя бы одну ветку? – крикнула Лиля. Бабушка была глухая, поэтому приходилось кричать.

– Что?

Лиля поморщилась. Она давно заметила, что бабушкина глухота имела избирательный характер.

– У нас есть искусственная елка хотя бы?

– Посмотри в чулане, на шкафу.

Лиля, сердитая и раздраженная, вышла из гостиной.

Бабушке Елизавете было уже девяносто два года. Но тринадцатилетней Лиле казалось, что бабушка никогда не менялась. Не менялось и ее жилище. Если время – это река, то здесь она разделялась на два потока и благополучно обтекала квартиру возле канала Грибоедова, как песчаную отмель. Фарфоровые статуэтки балерин и пастушек стояли там же, где и десять лет назад; антикварная мебель, массивная и угловатая, вероятно, пустила корни в дубовый паркет. Только сгоревший телевизор «Рубин» сменился на плоский «Samsung», но все так же, закутавшись в серую шаль, у телевизора дремала бабушка. Лиле она казалась древним насекомым, застывшим в куске янтаря и по-своему бессмертным. Думать так было нехорошо, но девочка не могла выкинуть из головы это сравнение.

Лиля миновала сумрачный коридор и приоткрыла дверь чулана. Внутри пахло сухой пылью и слежавшейся бумагой. Щелчок выключателя, и под потолком вспыхнула тусклая желтая лампочка. Бо́льшую часть чулана – квадратной комнаты без окон – занимало трюмо с помутневшим зеркалом и тяжелый шкаф. Протиснувшись внутрь, Лиля отыскала в углу рядом со швабрами сложенную лесенку.

Девочка кое-как установила стремянку и поднялась наверх, стараясь не зацепить головой лампочку. На шкафу обнаружился патефон, подшивка журнала «Крестьянка» за 1970–1975 года и плоская картонная коробка. Приподняв пыльную, покоробившуюся от времени крышку, девочка увидела нечто, похожее на коллекцию старых ершиков для мытья бутылок.

– Ни фига се… – пробормотала Лиля. Впрочем, это была елка, пусть и в стиле «винтаж». Еще в коробке лежали выцветшие гирлянды и облупившиеся шарики.

Собрать и нарядить елку – это занятие должно радовать, погружать в атмосферу волшебства и праздника. А Лиля чувствовала горечь и давящее одиночество. Она притащила коробку на кухню, туда, где должно было пахнуть мандаринами, а пахло старостью, ржавчиной и хозяйственным мылом. Выложив на стол детали елки, девочка принялась за работу. Крестовина, ось, проволочные ветви… все части оказались на месте. Лиля закончила сборку и отошла на пару шагов, чтобы оценить результат.

Елочка выглядела совсем не празднично. Как дряхлый, измученный и совсем не смешной клоун. Лиле вдруг стало нестерпимо жалко эту несчастную старую елку. А еще жальче девочке стало саму себя.

Лиля привыкла чувствовать себя лишней. Ее мама была, что называется, со странностями. Бабушка, в своей безапелляционной манере, говорила – чокнутая. Когда Лиля еще ходила в первый класс, ее «чокнутая» мама стала посещать религиозные собрания. Дом превратился в склад листовок и брошюр, повествующих о конце света и пришествии Спасителя; по субботам на их кухне незнакомые тетки пили чай и разучивали религиозные гимны. Потом мама продала квартиру и пожертвовала деньги Церкви. В этот момент, откуда ни возьмись, появился Алексей Гончаров, Лилин папа. До этого момента девочка видела его лишь на фотографиях. Был суд, и юную Лилию Гончарову передали отцу. Он не был женат, и фраза «эта тетя поживет у нас» стала привычной. Тети менялись часто, так что Лиля путалась в именах. Но объединяло их одно – каждая новая папина подруга, как и предыдущая, не терпела, когда Лиля крутилась у нее под ногами.

Алексей Гончаров был весьма обеспеченным человеком, он не жалел денег на репетиторов и отдал дочь в престижную школу. Все могло бы сложиться неплохо, но в школе быстро стала известна печальная история Лили. Одноклассники начали называть новенькую не иначе, как сектанткой. Однажды в ее сумку для смеха подбросили религиозную газетку, которую она вытащила прямо на уроке физики вместо тетради. Не слишком общительная и молчаливая, Лиля была не в состоянии дать отпор жестоким подросткам. В итоге, о том, чтобы завести в школе друзей и подруг, не могло быть и речи. Лиле отводилась роль изгоя.

И вот – тридцать первое декабря. Отец улетел в Таиланд, а Лилю сплавил бабушке. Так происходило почти каждый год. Очередные зимние каникулы Лиле предстояло провести в одиночестве, слоняясь среди ненавистного антиквариата. Ей, в общем-то, не возбранялось выходить из квартиры, гулять по Невскому, но куда она пойдет одна, что будет делать? Лиля отдала бы что угодно за один только шанс обзавестись подружкой. Пусть совсем глупой или скучной – не важно. Лиле нужно было совсем немного – человек, с которым можно поговорить, обсудить какой-нибудь дурацкий фильм или погоду за окном. Или просто помолчать, но вдвоем.

Бабушка поужинала в семь вечера, не торопясь съела бублик, размачивая его в некрепком чае, и ушла спать. Лиля не понимала, как так можно. Когда тебе девяносто два, каждый Новый Год может стать последним, вообще-то.

На улице хлопали петарды. Злясь на бабушку, на отца и на весь белый свет, Лиля включила телевизор и рухнула в продавленное бабушкино кресло. Показывали старую советскую комедию, потом начался голубой огонек. Лиля без особой радости наблюдала за артистами, а комические сценки вызывали лишь новые приступы раздражения. Окончательно потеряв надежду поднять себе настроение, девочка встала и отправилась на кухню, рассчитывая отыскать что-нибудь вкусное.

Ничего вкуснее питьевого йогурта бабушка не держала – убедившись в этом, Лиля так хлопнула дверцей холодильника, что внутри зазвенела посуда. Чудесный праздник, будь он