— весь его отпуск. А в конце этого месяца закатила ему скандал!

— Это ж по какому поводу? — изумилась Румянцева.

«Не завралась ли? — подумала Кудимова, но, взглянув на «товарку» и заметив на ее лице неподдельный интерес к своей персоне, успокоилась. — Сейчас ты у меня, дорогая, запоешь!»

— Накинулась я на него за то, что он меня раньше не встретил, за то, что я лучшие свои годы угрохала… Сама знаешь на что… За то, что купалась не в сине-зеленом океане, а в речушке, которую приспособили для слива промышленных отходов, — Москва-реке! В общем, что я ему наговорила, лучше не вспоминать — стыдно! Но самое интересное в том, — Кудимова рассмеялась смехом счастливого человека, — что он всю эту чепуху воспринял всерьез и потащил меня в ЗАГС. И вот надевает он мне на пальчик кольцо, а я его спрашиваю: «Ты представляешь, какой я была пятнадцать лет назад?» А он: «Представляю». Когда, говорит, мы с тобой занимаемся любовью, я это очень даже представляю… Так что я теперь не жалею, что когда-то мужиков массировала — научилась кой-чему.

Этот откровенный разговор-признание подействовал на Румянцеву ностальгически. Она вспомнила молодость, институтское общежитие и комнату, где обитала с двумя веселыми подружками — Зойкой из Твери и Аней из Калуги, рестораны, лица мужчин, с которыми приходилось спать и которые уже почти стерлись в памяти, и взгрустнула и приоткрыла то, что так долго и тщательно скрывала от постороннего взгляда.

— Что было, то было! — тряхнув головой, проговорила она с веселой грустью. — Давай, подруга, выпьем за нашу грешную юность.

— С удовольствием! — поддержала Кудимова.

Румянцева достала из сейфа початую бутылку марочного коньяка, уже открытую баночку черной икры и две чайные ложки.

— Хлеба, извини, нет, — пояснила она, выглянула в приемную и сказала: — Соня, я уехала смотреть квартиру. Вернусь часа через два. Ясно?

— Пасмурно, — недовольно ответила девица. — Для всех?

— Если пасмурно, то для всех. — Румянцева защелкнула дверь на замок и вернулась к столу.

— Давай, — сказала она, разливая коньяк. — За молодость! За грешную нашу молодость!

— Я грех на душу не брала. — Кудимова выпила, закусила ложечкой икры и пояснила: — Я учиться хотела. И выучилась. Так что совесть моя чиста!

— Ты молодец, подруга, ты здраво рассуждаешь. — Румянцева закурила и посмотрела в окно. — Ты какой институт кончила?

— Очень забавный — Физической культуры и спорта.

— Так ты спортсменка?

— В волейбол играла.

— Москвичка?

Кудимова утвердительно кивнула.

— Аты?

— А я из Омска. Поступила в иняз, жила в общежитии… — Румянцева посмотрела на пустые рюмки и снова наполнила их. — За что?

— Наше дело правое — мы победили! — улыбнулась Кудимова. — Так говорит один мой знакомый, выпивая стакан водки.

— Молодец твой знакомый. — Румянцева маленькими глоточками осушила рюмку, выпустила колечко дыма и задумалась.

— Ты стипендию получала? — спросила Кудимова, чтобы вернуть новоиспеченую подругу в нужное русло разговора.

— Стипендию? — встрепенулась Румянцева. — Стипендии на жизнь не хватало. Ребята на вокзалах подрабатывали, а мы… Лежу я однажды в комнате и думаю: у кого бы денег одолжить… Вдруг влетает Зойка — это моя подруга, мы с ней и с Аней Булкиной вместе жили — и говорит: «Жрать хочешь?» — «Хочу». — «Пошли со мной». «Куда?» — спрашиваю. «На кудыкины горы, — отвечает. — Напротив нашего общежития клевый мужик проживает. Квартира отдельная, два холодильника, и оба забиты — куры, котлеты, икра, селедка и выпивка какая хочешь. Пошли!» Я стала отнекиваться, говорю: у меня жених в Омске, а она и слушать не хочет, смеется: «Твой жених уже пол-Омска перетрахал, а ты… Идем! И не дрейфь мы его втроем отбарабаним!» — «Как втроем?» — «Очень просто — там уже Анька пашет». И мы пошли…

Дверь открыл мужчина лет двадцати пяти — двадцати семи. У него было открытое, но ничем не примечательное лицо — увидишь в толпе — пройдешь мимо, — короткая стрижка и веселый доброжелательный взгляд.

— Добро пожаловать! — Он помог девушкам раздеться, по-братски обнял и сказал, обращаясь к Зое: — Как зовут твою подружку?

— Елена.

— Прекрасно. — Он поцеловал Лену в щеку. — А меня — Василий. Надеюсь, вы простите, что я в халате?

Лена смущенно кивнула.

— А почему вы такая грустная?

Зоя расхохоталась, выбросила вперед бедра.

— Она голодная — у нее жених в Омске.

— Радиоволны на расстоянии глохнут, — многозначительно заметил Василий. — А любовь… Любовь требует физического подтверждения.

Они прошли на кухню, где в полутемноте — окно было зашторено— сидела, запахнувшись в халатик, Аня, до неузнаваемости томная, ласковая, разомлевшая от вина и вкусной еды.

— Девочки! — восторженно защебетала она. — Как я рада, что вы пришли! Я соскучилась!

— По мне? — спросил Василий.

— По твоему младшему брату, — рассмеялась Аня. — Он хоть и немой, но нежный и трудолюбивый. А ты — болтун!

— Это почему же?

— Ты обещал музыку. Где она?

— Будет.

Василий усадил Лену, сел сам и грозно повел неопределенного цвета глазами.

— Кто сегодня старшая жена?

Зоя фыркнула и принялась исполнять обязанности хозяйки дома — сменила скатерть, сняла с плиты и поставила на стол огромный казан с пловом, от одного запаха которого у Лены закружилась голова, достала из шкафчика три бутылки красного вина и вручила Василию штопор.

— Будьте любезны, господин!

Господин обошелся без штопора — перевернул бутылку и выбил пробку ударом кулака.

— Браво! — сказала Аня, поднимая стакан. — За коммунизм в отдельно взятой квартире!

— Марксизм-ленинизм ты знаешь, — улыбнулся Василий, но мы выпьем за него потом, когда все квартиры в Союзе станут коммунистические, а сейчас — на брудершафт! — Он вручил Елене стакан, взял свой и, когда их руки образовали двойное кольцо, залпом выпил.

— До дна! — скомандовала Зоя, увидев, что подруга поперхнулась.

Елена передохнула, допила вино и, почувствовав губы Василия на своих губах, закрыла глаза.

— А теперь закусывай, — приказала Зоя, придвинув к ней полную тарелку жирного душистого плова.

— Не стесняйся, девочка. — Василий протянул Елене ложку. — Кто хорошо ест, тот хорошо и работает.

Плов и вино сделали свое дело: Елена повеселела, к ней вернулось чувство юмора, и она уже без всякой тревоги, скорее с любопытством и тайным, еще глубоко спрятанным желанием поглядывала на Василия, которого то и дело подкалывали ее расхулиганившиеся подруги. Особенно усердствовала Аня.

— Василий, нубийцы… Это племя такое или сословие?

— Это отдельно взятые граждане в отдельно взятой стране.

— А где они обитают?

— На самых отдаленных островах Ледовитого океана.

— А как ходят?

— Голые и голодные.

— Вот так? — Аня скинула халатик и, поддерживая ладошками свои упругие, спелые груди-дыньки, прошлась вокруг стола.

— Так! — восхищенно цокнул языком Василий. — Самый великий художник на