специально состаренной кожи. Однажды Ирина не выдержала и спросила знакомую ей ассистентку на кафедре:

– Как думаешь, что сделать, чтобы закрутить с Эльдаром Рудольфовичем роман?

Та посмотрела на нее растерянно и удивленно:

– Не понимаю, что вы в нем все находите. На мой взгляд, с ним вообще не стоит заводить НИ-КА-КИХ и НИ-КОГ-ДА романов. Не далее как вчера, его жена (наша бывшая студентка), – ехидно заметила ассистентка, – крушила все подряд в его квартире. Разбила окно, кинула статуэтку в монитор ноутбука, в результате чего вовремя не проверены курсовые работы… А в перерывах своей истерики еще и звонила нам и спрашивала: точно ли мы уверены, что муж ее не находится на работе. Честно тебе скажу: я не стала ее утешать! На данный момент у него целых три романа, наслаивающихся один на другой! – рапортовито отчеканила ассистентка. – И вряд ли он сможет позволить себе четвертый.

– Будь я на вашем месте, – уже смягчившись и довольная произведенным на Ирину эффектом, продолжала она. – А я не на вашем, потому что если так беспорядочно влюбляться, можно запороть свою жизнь с самого начала и навсегда, то обратила бы внимание не на этого придурка и петуха, а на его друга, Алексея Михайловича, который, как мне кажется, и есть самый достойный любви мужчина.

Эта мысль показалась Ирине настолько неожиданной, что невольно пробудила в ней желание действий.

Уже вечером Ирина наводила справки среди своих однокурсниц. Что известно?.. Был ли женат?.. И сколько?.. Ухаживал ли за кем-то или хотя бы строил кому-то глазки?

Увы, ни о чем подобном известно не было, потому что даже мысли об этом никому в голову не приходило.

Следующая эсэмэска пришла от него поздней ночью:

– Мне кажется, я вас знаю, догадываюсь, кто вы! Но играть, так играть! Какую тему для нашего общения вы бы хотели выбрать?

– Конечно, любовь! – незамедлительно ответила Ирина.

– Я так подозреваю, что разницы между вами и мной почти тридцать лет. Наши понятия о любви слишком разные. Боюсь, что мое может показаться вам даже и не любовью!

В ответ Ирина скинула ему адрес электронной почты, заранее взяв его у уже посвященной в завязку романа подруги. В результате их еще даже не успевший вспыхнуть роман тут же стал достоянием всей общаги, а уже утром о нем знали и в ректорате, и на кафедре, и даже в столовой.

Когда Алексей Михайлович вышел на первую лекцию, на него смотрели с нескрываемым любопытством. Он явно краснел, вел себя то неожиданно бойко, то вдруг минуту пытался сообразить, о чем еще ему своим студентам сказать. Ассистентка на кафедре, единственная понимающая, в чем было дело, казалось, чувствовала себя виноватой.

Ирина же вела себя так, будто ничего не случилось. В шумном кругу длинноволосых подруг, случайно повстречавшись с ним во дворе, одной из многих, она сказала:

– Здравствуйте!

Он тихо ответил:

– Здравствуйте!.. – и внимательно обвел толпу студенток близорукими большими глазами из-под толстых неуклюжих очков. И каждая из них делала вид, будто она ничего не знает.

А между тем в памяти электронной почты уже висело письмо, которое он отправил Ирине еще в 04:13.

«Уж и не знаю, дорогая моя Незнакомка, почему вы выбрали меня. Мой коллега Эльдар Рудольфович много интересней для девушек такого возраста, как вы. Он ярок, красив, умен, дерзок… Вы знаете, я с раннего детства не могу говорить людям то, что действительно думаю, если это приносит им хоть какое-то неудобство. Моя первая любовь случилась еще в детском саду. И уже тогда я был до глупости застенчив и верен. И (улыбнитесь) вспыхнула она, когда моя соседка по смежным кроватям сидела на горшке. Русые пушистые волосы ее были растрепаны, а блестящие голубые глаза с негодованием смотрели на нянечку, которая требовала непонятно чего. Мою любовь к ней я понял по той причине, что стал особенно волноваться, как только она ко мне приближалась, краснел и практически лишался возможности речи. Тело мое становилось особенно неуклюжим. Через год или два я, наконец, осмелился подарить ей один цветок, сорванный с клумбы у детского сада, но она даже не улыбнулась мне и, взяв его, убежала.

Когда я закончил 10-й класс, мне хотелось пойти учиться в консерваторию. В детстве я посещал музыкальную школу, пускай и не побеждал на серьезных конкурсах, но играл хорошо. Я мог сидеть за инструментом часами, получая удовольствие оттого, что разбираю ноты, которые просто попадались мне под руку. Но особенно любил Баха, Гайдна, Грига… Родители решили, что мне нужно стать инженером. И не каким-нибудь, а инженером космических систем. И я пошел в инженеры, потому что не осмелился им сказать, что вовсе этого не хочу».

«Странно! Зачем он мне все это рассказывает? – подумала Ирина. – Неужели же ему некому это все рассказать?!» – и с недоумением продолжила читать.

В письме Алексей Михайлович рассказывал и о том, как, уже работая в научно-исследовательском институте, каждый обед или вечер тратил на то, чтобы поиграть на пианино, стоявшем в их скромной ученой гостиной. Но пришли 90-е, и научно-исследовательский институт развалился. Алексей Михайлович не решился идти в музыканты. «Мне было почти тридцать, и для того времени я был стар, чтобы начинать свою карьеру заново. И я пошел в историко-архивный. Почему?.. Да просто потому, что неплохо историю знал, и мне хотелось еще где-нибудь поучиться. Я любил и до сих пор люблю разгадывать тайны. А история хранит в себе много тайн. Мне всегда было интереснее с книгами, а не с людьми».

На этом письмо обрывалось. И Ирина находилась в некоторой задумчивости, что на него ответить. Но на улице разгоралась весна, учеба волей-неволей отступала на второй план под натиском любых, даже самых малозначительных романов, а публика, пусть и немногочисленная, но уже ждала продолжения едва намеченного сюжета.

Отныне Ирина ходила в институт при параде. Аккуратно причесанная, с накрашенными губами, в разнообразных кружавчатых или цветастых платьях. Почему-то Ирине казалось, что А. М. (так звала она своего «возлюбленного» теперь) должны нравиться именно такие наряды. Ее подруга, с мейла которой шла бесконечная переписка, тоже вела себя по-другому. Каждое утро завивала себе челку, покрасила волосы в рыжий цвет, на лекциях Алексея Михайловича задавала особенно много вопросов.

Ирина даже начала ревновать, потому что подруге ее он отвечал всегда внимательно и – казалось ей – нежно. За собой же она начала замечать, что, если он не пишет ей хотя бы день, а уже в течение месяца они только и делали, что