Я присмотрела местечко в самом углу, у окна, подальше от трибуны, но…

— Ульяна!.. — басом, перекрикивая галдеж.

…к ноге! То есть — к доске.

— Зой, держи, — я вручила девочке Томкино пальто и свое — сверху. — Во-о-он, туда проберись. И жди меня. Не сбежишь? — и положила поверх пальто сумку.

Она нервно улыбнулась в ответ. Кажется, с удовольствием бы сбежала. Я бы тоже, кстати, и без «кажется». Но. Дело. Пробираясь к трибуне, я наморщила нос. Что ж они так «Озерной гладью»-то упились все?.. Ни одной ведьмы без успокоительного… кроме меня. Или «чистых и спокойных» я не чую из-за переизбытка запаха?

Я взобралась на трибуну и уныло изложила все, посчитала нужным, от нападения «пауков» до яркого Зойкиного «уголька». Про кровь нечисти, правда, промолчала. Шила в мешке не утаишь, однако… Тетя Фиса знает, и довольно. Верховная смотрела на меня очень внимательно. Длинное глухое черное платье и цепочка на талии. И кольца с браслетами. Кольца — для связи с Советом, браслеты — для координации работы «рук». И все. А как выглядит артефакт Пламени, я не знала. Никто, кроме его владелицы, не знал.

— А где девочка? — спросила она, когда я замолчала.

Все присутствующие разом с одной стороны трибуны — привстали, с другой — обернулись. Но в углу у окна обретались лишь красное и черное пальто, из-под которых виделись носки сапожек.

— Зоя, подойди, — Верховная говорила тихо, но ровный голос разносился по всему конференц-залу.

Пальто дрогнули. Я бы не пошла. Но девочка была смелее. Сложила пальто на стул и медленно поплелась по проходу вдоль рядов. Я ободряюще улыбнулась ей с трибуны.

— Галина, возьмешь шефство? — обернулась к своей «левой руке» тетя Фиса. — Ульяна в наставницы не годится, мала еще.

Я вздохнула с нескрываемым облегчением. Нет, я не против детворы вообще и Зойки — в частности. С ними можно подурачиться и отдохнуть душой. Но сидеть дома…

— К трем моим баловницам? — Галя, одна из моих бывших наставниц, улыбнулась, блеснув золотой коронкой верхнего резца. — Возьму.

Седые волосы удлиненным каре, веселый прищур светло-зеленых глаз, обаятельная улыбка, приятная полнота. Она воспитала много отличных ведьм и легко подбирала ключики к нашим непростым, особенно в детстве, душам. И Томка, и члены Совета, прошли через ее чуткие руки. Лучше не придумаешь.

Зойка услышала и споткнулась. Посмотрела в отчаянии. Мне почему-то стало стыдно. Но я же ничего не обещала… Серые глаза укоряли. И укоряли несправедливо. Девочка опустила взгляд, потеребила юбку голубого платья и вновь посмотрела в упор. У меня зашумело в голове. И сквозь ломоту в висках пробилось «Не отказывайся». У меня поплыло перед глазами… или Зойка потекла туманом. Тонкие бледные губы крепко сжаты, ноздри раздуваются, глаза горят. Ритмичное «Не отказывайся, не отказывайся, не отказывайся» колотилось сумасшедшим пульсом, сводя руки судорогой, билось кровью в висках, гремело набатом на весь зал. И каждый звук комариным хоботком проникал под кожу, въедался в кровь.

Я зажмурилась, тряхнула головой и обнаружила себя полулежащей на кафедре. Под пристальным и немигающим взором Верховной. Она молчала, но в темных глазах читался… приговор. Мое «прекрати!..» застряло сухим комком в горле. От полнейшей тишины стало не по себе. Ведьмы замерли, их взгляды остекленели. И никто не узнает, если… Я снова посмотрела на Зойку. Очередное «не отказывайся» прилетело камнем по макушке. Балда малолетняя… Не хочу брать ответственность, но если не возьму… Законы едины для всех. Привязывать к себе ведьму против воли, без добровольного согласия, нельзя. Это выжигание «угля».

— Не отказывайся… — тихий шепот легким сквозняком по залу.

— Возьмешься? — негромко спросила тетя Фиса.

Вопрос жизни и смерти. Фактически. Ведь без «угля» и силы ведьма мертва.

Я с трудом выпрямилась и кивнула:

— Да.

Зойка зажмурилась, шумно выдохнула, развернулась и молча пошла на свое место, к нашим пальто. Села чинно и спряталась в ворохе кашемировой ткани. Ведьмы дружно отмерли и знакомо зашушукались.

— Решено, — Верховная встала. — Свободна.

Я сползла с трибуны. Меня тошнило, и жутко чесалась левая рука. А лекарство дома. Шатаясь, я доковыляла до лифта. На воздух. Срочно.

— Ульяш, подожди!

Томка догнала меня и тревожно заглянула в глаза. Молча сунула что-то в мою ладонь и вызвала лифт. Я сжала кулак. Браслет. Тот самый, отцовский, который она забрала у кроличьей норы.

— Носи и никогда не снимай, — ее голос звучал переменчивым эхом, то удаляясь, то приближаясь, лицо расплывалось. — Я подправила звенья и почистила металл от следов магии…

Она еще что-то говорила, но я не слушала. Шагнула в лифт и нажала на кнопку первого этажа. И, как только двери закрылись, сползла по стенке на пол. Вот же влипла… Вот тебе и «бедовое дитё»… И кто ее тетя, если научила такому? Это высшая сложнейшая, магия. Не каждой ведьме по плечу провести ритуал привязки, да и его алгоритм не всем известен…

Двери лифта открылись. Я с трудом встала и на автопилоте выползла в холл. Сквозь окна с улицы лился мертвенно-голубой свет фонарей, очерчивая силуэты пальм и фикусов, мелодично журчали небольшие фонтаны, и опять убийственно пахло «Озерной гладью». Римма сидела в кресле, закинув ногу на ногу, и читала с планшета.

— А ты наверх не?.. — спросила я сипло и прислонилась спиной к стене. Десять вдохов-выходов — и марш-бросок на улицу…

— В эту клоаку? — отозвалась она, сверкнув стеклами очков. — Жизнь дороже. Я свое слово сказала, и будет. Подожду Софью и уеду.

Римме зверски не повезло — она родилась с потухшим «углем». Он даровал ей долгую жизнь, ведьмину молодость — в семьдесят три года она выглядела на тридцать, феноменальную память и цепкий ум. Но лишил главного — силы. Она числилась в Кругу и заведовала архивами, но относились к ней как к человеку. Временами нужному, но, по сути, бесполезному.

— По убитой ведьме и кроличьей норе выступала? — разговор помогал цепляться за реальность и приносил временное облегчение. Ибо до двери — ажно тридцать шагов. Пропасть.

— Угу, — Римма отложила планшет. — Уль, ты в порядке? Что случилось? — она встала.

— Глупость, — я сморщилась. И гадость. — На воздух надо…

— Пойдем, — Римма подхватила меня под локоть, провожая. — Что, Анфиса Никифорова допекла?

— Почти, — и у двери я решилась: — Римм, сигаретой не угостишь? — и пропади оно все пропадом… У меня стресс.

— Держи, — моя спутница вынула из кармана пальто пачку и зажигалку. — А может, не надо? Ты вся зеленая.

— Хуже не будет, — я криво улыбнулась. Хуже уже некуда… — Спасибо.

— Да не за что, — она поправила очки и посмотрела на меня внимательно. И, конечно же, догадалась. Следы сильной волшбы ни с чем не спутать, а их она видит прекрасно. — Ты… звони, если что. Или кричи. Помогу.