Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Зачем ты сказала, что мы идем в купе? — спросил Петр.
— Запутываю следы. Вдруг эти бандиты захотят найти нас и отомстить! Будут искать в купейных вагонах, а не в плацкарте. И кстати, здесь менее опасно, люди кругом. Вот он, явный плюс плацкартного вагона! — сказала ему Яна, радуясь, что Петр смотрел на нее по-другому, более мирно, что ли. — А вот и мы!
Яна встала на нижнюю полку и нависла над простыней, желая сделать Витольду Леонидовичу приятный сюрприз.
В этот же момент ее нога на чем-то поскользнулась, и она резко полетела вниз, срывая простыню, которая почему-то была не белой, а с такими красными пятнами. Просто она сразу не заметила.
Уже с пола она с немым укором взглянула на Петра — почему не поймал? Но тот, не отрываясь, смотрел куда-то в сторону окна их купе. На нем лица не было! Она проследила за его взглядом и обмерла.
Витольд Леонидович лежал ничком на столике, а где-то между шеей и лопатками из его тела торчала рукоять ножа. Кровь пропитала его одежду и струйками потекла на пол. Кровь была на стенках, оконном стекле, на узких зеркалах над нижними полками, пропитала упавшую на пол скомканную простыню…
Сработала жуткая, въедливая, визгливая сирена. Это истошно, на одной ноте орала женщина, ехавшая с мужчиной напротив них на боковых местах.
Яна закопошилась в кровавой жиже, стукнулась головой о полку и… с удивлением обнаружила, что, оказывается, умеет скакать на лошади.
«Может, это врожденное? — на удивление спокойно подумалось ей на отлете сознания. — Вроде не училась… И без седла… И конь машет ногами в воздухе. Да он лежит!.. Теперь понятно, почему так легко и комфортно… Конь-то волшебный!.. На таком любой полетит…»
Глава одиннадцатая
— Да расступитесь вы! Не видите, женщине плохо? И так воздуха мало! — сказала проводница, а Яна ее сразу же узнала.
Также над ней нависало встревоженное лицо Петра.
— Голова что-то совершенно не соображает, — слабым голосом пожаловалась она.
— У тебя на голове пузырь со льдом. Может, мозг заморозился? — предположил Петр.
— Ты бы только рад был. А я вот помню… Господи, что с Витольдом Леонидовичем? Его убили? Или мне показалось, что у него нож в спине? — спросила Цветкова, присаживаясь и осматриваясь.
Она находилась в стоящем поезде, в плацкартном вагоне, на своем месте. Витольда не наблюдалось, окровавленной простыни тоже. А вот на столе, на стенах и полу кровь еще была — затоптанная, потемневшая.
— Его сняли с поезда. Очень серьезная травма! Прогнозов никто никаких не дал, — ответил Петр. — Думаю, тебе тоже надо сойти и поехать к нему в больницу. Справлюсь сам с нашей миссией.
— Ну уж нет! — воскликнула Яна. — Не хочу в больницу! Со мной все в порядке! И тебя одного не оставлю! А знаешь что? — вдруг спросила она, и ее большие голубые глаза как-то особенно пристально уставились на Петра, словно хотели загипнотизировать.
— Что? — поежился парень, понимая, что теряет волю и снова может во что-то вляпаться.
Он собрал всю волю в кулак, чтобы не поддаться.
Нет ничего томительней и тревожней, чем сидеть в пустом больничном коридоре и ждать окончания операции пусть и не родного человека, но знакомого. Такие эпизоды часто встречаются в фильмах, но там это длилось несколько секунд, а Петру реально пришлось просидеть часа два, пока к нему не вышла медсестра среднего возраста.
— Операция прошла успешно. Можете идти домой.
— Правда? Я рад! Только идти мне некуда. Нас с поезда сняли. А поговорить с ним можно?
— Тут уже есть желающие поговорить. Сначала следователь, а на потом у него уже сил не будет. Большая кровопотеря, переливание крови было. Таким пациентам главное отдыхать и спать. Здравствуйте, товарищ следователь! — поздоровалась она с проходящим мимо молодым мужчиной.
Именно его, представившегося Глебом Игоревичем, вызвали в остановленный поезд из ближайшего отделения полиции. Осмотрев все на месте, сняв показания, он сошел вместе с потерпевшим и сопровождающим его Петром, заодно тоже проходящим по делу как свидетель.
Петр уже все ему рассказал. Что когда уходили, Витольд Леонидович был в полном порядке, а вернулись — он уже ранен, весь в крови и с ножом между лопаток. Это подтвердили и соседи с боковых полок и поклялись, что ни Яна, ни Петр из вагона-ресторана даже на минутку не возвращались. Еще они видели женщину в форме проводницы с пакетом. А дальше соседи начали ругаться друг с другом из-за того, что муж женщины что-то забыл взять с собой в дорогу, хотя она ему об этом несколько раз напоминала, и не видели, заходил за эту простыню кто-то или нет. Другие пассажиры этого плацкартного вагона говорили примерно то же самое. Некоторые видели официантку вагона-ресторана, кто-то принял ее за проводницу… Короче, никто ни за кем специально не следил. На то он и полный плацкарт! Народ свыкается с мыслью, что всю дорогу кто-то будет сновать туда-сюда. И чем ты менее пристально вглядываешься в людей, тем вернее, что они будут отвечать тебе тем же.
Следователь кивнул Петру.
— Пойдем со мной, заодно и очную ставочку оформим. Сейчас все зависит от показаний потерпевшего.
Петр поплелся за ним следом, представляя, что Глеб Игоревич уже, как хорошая гончая, взял след и вот-вот раскроет преступление. Уже известно было, что поклажа ехавших в купе досмотрена, что ничего не пропало. Только Петр знал, что с ними не было того, что нужно было нападавшему, но следователь свел все к обычному ограблению.
— С вами была яркая женщина вся в золоте и в фирме. От нее за версту несет достатком. Коню понятно, что вы в этом плацкарте случайно, что деньги у вас есть… Вот преступник и рискнул.
Такая вот была его основная версия.
Витольд Леонидович лежал слегка на боку и был чрезвычайно бледен. Из его руки торчала иголка капельницы. Но был он в сознании, его бледные до восковой прозрачности веки слегка подрагивали, когда он смотрел на вошедших.
— Витольд Леонидович, меня зовут Глеб Игоревич. Расследую дело о нападении на вас. Долго мучить не буду. Скажите, кто на вас напал? Кто ударил вас ножом? Вы должны были видеть.
— Должен был… Но не видел, — вяло проговорил Витольд Леонидович. — Мне незадолго до этого еду принесли из вагона-ресторана. Друзья, с которыми в Сочи ехали, заказали и передали. Так вот увлекся я едой, а когда услышал,