Я не специалист, но вроде бы поющих в таких высоких тональностях именуют тенорами. Предметом особой гордости Апостола было исполнение им обязанностей служки по воскресеньям, на особо торжественных церковных мероприятиях.

Всю жизнь в одночасье перевернул бандитский налет на их деревню. К сожалению, это была не обычная шайка грабителей – те бы так не зверствовали. Говоря современным языком, это было законное вооруженное бандформирование. Если же попроще – опричное войско государя всея Руси Иоанна Васильевича, который организовал поход на Новгород с целью покарать за готовящуюся измену. К сожалению, Тверь лежала на его пути…

Случилось это всего несколько месяцев назад. В одночасье заполыхали избы, кстати, заодно с церковью, для которой никто не собирался делать исключения, мужиков, стариков, детей убивали походя, рубя прямо на улице, женщин насиловали, не особо разбирая, кто перед ними – двадцатипятилетняя баба в соку или десятилетняя несформировавшаяся девчонка.

Тогда Апостол уцелел чудом. Кинувшись на защиту матери, он получил хорошую зуботычину, в падении ударился об угол дома и потерял сознание, а когда пришел в себя, все было кончено. В одночасье потеряв отца и мать, парень побрел куда глаза глядят. А время-то холодное, ну и голодное тоже – и намерзся, и набедовался, скитаясь по дорогам, пока случайно не встретился с бандой Посвиста.

Решив по своей наивности, что они не просто тати, но славные борцы за счастье трудового люда с проклятыми угнетателями-опричниками, он и остался у них, готовясь к последнему и решительному бою с личной гвардией царя. Потому-то он и интересовался, не принадлежу ли я случайно к «адову племени кромешников». Наслушавшись же разговоров своих напарничков, начал понимать, что к чему, и, если бы меня не было, все равно бы он от них потом ушел. Вот только не исключено, что при этом с запачканными руками. Пускай не убийством, но участием в грабеже – точно.

Так за разговорами отмахали мы километра три, а то и четыре, пока я наконец не спохватился. Перебивать было неловко, ну хотя бы из простой благодарности за возвращенные штаны и берцы, а как только он закончил свою повесть, я как бы между прочим полюбопытствовал:

– А ты сейчас, собственно, куда направляешься? Нам что, по пути?

И встал как вкопанный от простодушного ответа Апостола:

– Дык рази ж ты меня не взял с собой, дядька Константин?

Вот уж ответил так ответил. Хоть стой, хоть падай от такого ответа. Выходит, он решил, что я его принял в свою команду. То-то он заливался соловьем, рассказывая про свои невзгоды.

– Нет,- говорю,- Не было у нас с тобой такого уговора.

– А мне помстилось…

– Когда мстится, креститься надо,- назидательно произнес я и пояснил: – Путь у меня впереди тяжелый. Сам не знаю, что есть буду и где следующую ночь спать придется – то ли в чистом поле, то ли под лесной корягой.

– Под корягой лучшее,- тихонько посоветовал Андрюха.- Не дует. Опять же костерок запалить можно.

И стоит по-прежнему, не уходит. Ну что мне с ним делать? Нет, чисто по-человечески я его понять могу. К бармалеям ему возвращаться не с руки – они его за штаны с берцами попросту удавят, а путешествовать в одиночку – страшно. Он же дальше своей Чуриловки, в которой прожил всю жизнь, носу не казал. Батяня хоть и плотничал, регулярно уходя с артелью, зато маманя – краса неописуемая, которую в деревне все звали Лебедкой,- все время рядышком. Живи да радуйся. А тут перед ним внезапно открылся целый мир – огромный, безбрежный и… страшный. Конечно, его жуть взяла.

Он и к разбойникам-то примкнул, потому что его Паленый ласковыми словами улестил, да еще соблазнил тем, что они-то как раз и есть борцы с насилием и угнетателями. Ну вроде щенка несмышленого – свистнули ему пару раз, и все, готово дело, будет рядом идти и ластиться, пока увесистого пинка не получит. А если и получит, то все одно – встанет на дороге и станет смотреть тебе вслед. Долго-долго. А в тоскливом взгляде немой вопрос: «За что ты так со мной? Я ж тебя в хозяева выбрал, а ты?..»

Только я ведь ему не свистел. Вон даже палкой огрел сгоряча. И брать его с собой мне не с руки. Не тот случай. Мы ж в ответе за тех, кого приручили. Даже за тварь бессловесную в ответе, а тут человек. Я через месяц-два найду свою ненаглядную княжну, заберу ее с собой и сделаю ручкой вежливое адью диким нравам, самодуру-царю и вообще всему шестнадцатому веку, а он как же? И туда со мной? Это я запросто, вот только что-то мне в душе подсказывало, что Серая дыра хоть и не Боливар, но троих не потянет. Ни в какую. Она и с двоими-то может забуксовать, пойди пойми ее, загадочную. Может, у нее, как в лифте, весовой допуск. Да и есть ли здесь вообще эта пещера, а если есть – функционирует ли в ней эта дыра, вот в чем вопрос.

К тому же мне и по дороге грозит столько всяких опасностей – не сосчитать. Так к чему хорошего парня подвергать риску? Он мне добро, а я его вместо «спасибо» суну под танки, так получается? Нет уж. Может, у меня и много недостатков, но неблагодарной свиньей быть не доводилось.

Да и не мастак я командовать. С души воротит. Впервые я это понял еще в училище, когда назначили командиром отделения. И ведь получалось вроде, и курсанты с грехом пополам слушались, но – не мое. Через месяц сам подошел к курсовому офицеру, чтобы сняли. Не хочу я нести ответственность за других, вот и все. Если взять по большому счету, то я и не женился так долго в какой-то мере из-за этого – тоже ответственность, и немалая. А уж брать практически незнакомого парня под свою опеку – дудки! Не желаю и баста!

Вот только как ему об этом сказать? Какими словами растолковать, чтобы точно понял? Или попроще поступить? Словом злым ожечь, как щенка пинком. Мол, как там тебя, если по матери – Лебедушкин, Лебяжьев, Лебедев – словом, пошел вон, холоп. Это можно. Даже нужно, потому что гораздо лучше сразу, пока не привязался к тебе окончательно.

Ну постоит с полчаса, обиженно глядя вслед, а там, глядишь, и выкинет меня из головы. Как щенок. И уже наперед вижу, как оно все получится. Ничего страшного. Стерпит. Даже губы его шевелящиеся вижу, и слова тихие донеслись: «Господь тебе судья».

Но тут как ожгло меня что-то. У щенка-то хоть выбор есть – прохожих на дороге много, не тот подберет, так другой попадется. Пусть с собой не позовет, но хоть поесть вынесет, а этому гаврику и впрямь деваться некуда, да еще с его характером.

Это ведь он решил, что его прозвали Апостолом из-за крестильного имени, а на самом деле все не так. Не знаю уж, на самом ли деле Андрей Первозванный крестил Русь, как это рассказывается в церковных легендах, да и жил ли он вообще на белом свете – напридумывать можно что угодно, я сам писака-журналюга. Мы для красного словца такое завернуть можем – о-го-го. Но дело не в том. Просто если он был, то непременно походил характером на вот этого нескладного Андрюху, точно вам говорю. И незлобивостью, и честностью, и добротой, и прочим.

Да что говорить – достаточно лишь посмотреть, как он робко переминается с ноги на ногу. Ведь чует, шельмец, что судьба его решается, а глаз на меня все равно не поднимает. Из деликатности. Не хочет, чтоб я в них просьбу прочитал, не позволяет себе вмешаться в мою свободу выбора. Не понимает, балбес, что мне от этого еще тяжелее. Или наоборот – слишком много понимает, оттого и не смотрит? Не знаю.