У Полковника так дрожала рука, что, когда он поднял пластмассовую мензурку, таблетки в ней застучали, как в погремушке.

— Раздолби ему, — бросила тётя Шура Денису, в то же время охлопывая Кардинала. — Эт-то что-т-такое ещё?! — вытащила из кармана у Кости спичечный коробок. — Конфисканция!

— Буду жаловаться в ПэВэЗэЩА! — провозгласил Кардинал.

— Жалуйся, кто тебе не даёт. В Колываново хочешь? Жалуйся! Сказал тебе Дживан Грандович, у кого спички найдут… Жаловаться он собрался…

— Смотри! Смотрите! Плюётся! — Денис привстал, тыча пальцем в Полковника.

— Ах ты гад! — тётя Шура схватила Полковника за рукав. — Ты гляди, весь язык в порошке! А ну воду бери!

Полковник стал щупать пластиковые мензурки.

— Они все одинаковые, пей давай! — Тётя Шура сама влила Полковнику воду в рот.

— Зуб задела… — Полковник закашлялся.

— Рот закрывай кашляешь на меня!.. Куда полез?!.. — гаркнула она на внезапно вернувшегося Славика.

— Пристегните наручники…

— Барбаросса, есть ли у тебя план?

— Гав-гав-гав, дай морковного чаю!..

Всему приходит конец. Вот и контейнер с лекарствами опустел, разбрелись мизерабли, собранные зажигалки и спички заперты в ящик.

Закрыв тетрадь с описью конфиската, Денис приподнялся… и вдруг что-то отчётливо брякнуло.

— Денис, что у тебя?

— Ничего.

— Денис, что у тебя в нагрудном кармане?

— Это моё, Дживан Грандович, — Денис преданно, ласково улыбнулся.

— Покажи. …Покажи!

Денис неохотно вытащил из кармана спичечный коробок.

— Это мой собственный, — повторил Денис с интонацией оскорблённой невинности. — Мне разрешили.

— Кто тебе разрешил? Так, пойдём-ка.

Дорогу им преградил Костя и, топыря пальцы, ткнул воздух, как бы уязвляя врага:

— Умри, Денис! — возвестил он и громко закаркал, заквакал…

Денис не выглядел ни напуганным, ни смущённым: наоборот, в Тамарином кабинете настал его звёздный час. Медицинских работников было двое, в том числе заведующая отделением, — а он один. Похоже, Денис ощущал, что даёт врачам аудиенцию, — внушительно хмурился, солидно кивал немытой, неровно остриженной головой, когда Тамара в третий раз повторяла вопрос: почему, зная, что все должны сдавать спички, Денис оставил у себя коробок? Снисходительно улыбаясь (вместо передних зубов у Дениса были пеньки: дома, когда случался припадок, челюсти разжимали чем попало, ложкой, ножом), — милостиво улыбаясь и время от времени совершая беглую манипуляцию с воротником, будто бы поправляя невидимую фрачную бабочку или галстучную булавку, Денис повторял свои — казавшиеся ему несокрушимыми — тезисы.

Человечество подразделялось на категории, вроде каст. Высшую категорию составляли полезные члены общества: присутствовавшие врачи. («Если у вас отдельный кабинет площадью двадцать два метра — это не просто так, правильно? Вы это заслужили своей компетенцией…») Немедленно за врачами следовали образцовые пациенты, начиная с Дениса. Он самоотверженно, днём и ночью трудился, по первому требованию, безотказно: грузил аптеку, наклеивал пластырь, записывал поимённо в тетрадку, — с лихвой отрабатывая двести двадцать рублей (неизвестно, откуда он взял эту сумму), — двести двадцать рублей, которые государство тратило на питание, топливо для котельной и койко-дни.

— Вы согласны? — и сразу же, не давая ответить, повышал голос: — Согласны! Я думаю, вы согласны. Я тоже думаю, как сделать лучше. Всё время думаю. Я всё делаю лучше всех. Я веду себя вежливо, скромно веду. Наверное, я не встану с тапком посреди коридора? И вы не встанете. И я не встану. А этот дрыщ, извините меня, позорит звание человека. Он издевается и над вами, и над людьми, которые выше буквально во всех отношениях. Мешая выздоровлению, засоряет мозги. Отрицательно действует. «Пожар, пожар, горит огонь». Спросите кого хотите, ну, из нормальных людей. Меня спросите. Отправьте его в Колываново.

— Денис, поговорим о тебе. Ты не сдал свои спички на пост…

— Я никому не даю свои спички! Я пользуюсь только сам. Только после работы. Что же мне теперь, после работы не покурить? Я на работе так не работал, как здесь работаю. Я вам помогаю…

— Денис, ты действительно помогаешь…

— Ну вот, вы согласны со мной: я полезнейший человек здесь!..

— Мы видим с Дживаном Грантовичем, что ты помогаешь, — но и ты нас должен понять. Если мы позволим тебе иметь спички — как мы объясним остальным…

— А давайте я вам скажу, кто поджёг! Выпишете меня отсюда? Завтра? Выпишете меня? Я сейчас докажу. Стихи — раз. «Огонь, пожар» и так далее. Второе: я не спал ночью, я могу узнавать по шагам, это два! И третье, я вам предлагаю научный эксперимент. Уберите его в Колываново — и посмотрите, будет кто-нибудь поджигать? Ничего больше не будет. Я вам гарантирую! Сто процентов!

Услышав «я вам гарантирую», Дживан и Тамара неосторожно переглянулись. Денис это заметил, но расценил как одобрение:

— Да? Согласны со мной? Вы согласны! Вы понимаете, как тяжело нормальному человеку — и слушать всё время такую… Встанет и распускает язык, извиняюсь, вонючий: ла-ла-ла, ла-ла-ла, это же хочется, извините, блевать! И уродская эта ухмылка ублюдская. Тратить на него двести двадцать рублей? Он же только хает нормальных людей, которые лучше его в тысячу раз! Грязный дрыщ, извините, урод…

Дживан снова почувствовал, что уплывает. Прислонился бедром к торцу Тамариного стола.

Похоже было, Денис проговорился… да, пожалуй, его интеллекта хватило бы на провокацию: поджечь самому, а виноватым выставить Кардинала. Нетерпение подвело: поспешил, слишком грубо стал обвинять…

Опираясь о стол, Дживан примял угол лежавшей с краю бумаги. Он машинально разгладил листок, озаглавленный «4-е отд. Перевод».

Почерк старшей сестры, внизу размашистая Тамарина подпись, и наискосок — автограф замглавврача: круглые завитки, похожие на пружинку. В списке восемь фамилий. Первым номером — Селивахин Дмитрий Егорович. Это Полковник. Под вторым номером значился Гася. Под третьим — Славик. Дальше три старика: Зверков (по кличке Дедушка-голубчик), Софияник (по кличке Скрипач — по ночам он ужасно скрипел зубами) и Алжибеев (по кличке Периметр; Дживан однажды полюбопытствовал, почему Периметр, — ему ответили: «Потому что равен нулю»). Седьмым шёл Кардинал, замыкающим — Вильяминов Максим Иванович, Виля.

— Тамара Михайловна, — сквозь зубы процедил Дживан, когда, наконец, Дениса удалось выпроводить. — Можете ли просветить меня в отношении данного документа?

— Слушай, на тебе лица нет, — сказала Тамара по-женски заботливо. — Ты устал.

— Я правильно понимаю, вы с Ирмой Ивановной без меня…

— Хочешь честно? Я вообще испугалась, когда ты с Шамиловым разговаривал. Не за него, за тебя. Ты был красный весь…